|
РЕГИОНАЛЬНАЯ ПАРТИЯ КОММУНИСТОВ И АССОЦИАЦИЯ МАРКСИСТСКИХ ОРГАНИЗАЦИЙ
Коммунист Ленинграда № 2/2010 (74)
Против мифологизации истории сталинизма
Если мы хотим по-марксистски, т.е. объективно, всесторонне и научно, разобраться в трагедии большевистской партии, в эволюции сталинского режима власти, в «загадках» 1937 года», которыми пестрят многочисленные публикации последних лет, мы должны вначале отряхнуть прах исторических мифов, затуманивающих наше сознание. Миф первый, который как ни странно, воспроизводится сегодня не только упертыми сталинистами, но и официальными пропагандистами путинского режима, сложился одновременно с самими событиями второй половины 30-х гг., являясь их официальной версией. Согласно этой версии, к 1937 году сложился военно-фашистский, право-троцкистский заговор, страна оказалась на грани новой гражданской войны и только чрезвычайные полномочия, переданные НКВД, смогли сохранить власть в руках сталинского Политбюро. Пропагандистским обеспечением этой версии являлись открытые судебные процессы 1936-1938 гг., теоретическим обоснованием - теория обострения классовой борьбы по мере продвижения к социализму, политическим прикрытием - официальная доктрина о вырождении троцкизма в контрреволюционное течение, агентуру спецслужб Запада. Документальной основы этой версии современные исследователи не находят, базируется она только на признаниях, вырванных под пытками у десятков тысяч партийных и советских работников, военных и чекистов. Но дожившие до глубокой старости Молотов и Каганович до конца своей жизни продолжали утверждать о полезности и оправданности уничтожения «пятой колонны в СССР» накануне Великой Отечественной войны. Современные сталинисты, признавая, что среди сотен тысяч уничтоженных в 1937-38 гг. были и невинные жертвы «перегибов», до сих пор придерживаются этой официальной версии. Вторая версия, также на протяжении двадцати лет была официальной в СССР, нашла отражение в документах КПСС 1956-1961 гг. Для краткости будем именовать ее «хрущевской». Как признавал сам Н.С.Хрущев, одной их причин ее появления стало возвращение к партийной жизни сотен тысяч членов партии, реабилитированных и выпущенных из лагерей в 1953 -1955 годы. Их живые свидетельства, их преданность идеалам коммунизма были несовместимы с прежней, сталинской версией террора, и требовали иного объяснения событий 1937-38 гг. И это объяснение появилось в рамках концепции отступления Сталина от ленинских норм партийной и государственной жизни, формирования культа личности и расправы Сталина и его ближайших соратников, (круг которых определялся перипетиями внутрипартийной борьбы в 50-е гг.), с теми, кто выступал против этих отступлений, за сохранение большевистских традиций. Обращает на себя внимание, прежде всего субъективистский характер этой концепции. Игнорируя объективные причины террора и борьбу социально-политических группировок внутри слоя правящей бюрократии, она сводит объяснение трагедии к личным качествам Сталина, фактически являясь инверсией прежней концепции борьбы врагов народа против великого и всемогущего вождя. Хрущевское руководство КПСС, оставаясь методологически во власти сталинского мифа о концепции строительства социализма в СССР, не осмелилось реабилитировать политических противников Сталина внутри ВКП(б), но активно воспроизводило лагерные мифы о борьбе большевиков-ленинцев против сатрапа Сталина. Эти мифы (о голосовании 300 делегатов XVII съезда ВКП (б) против Сталина, о выдвижении Кирова на пост Генсека как мотива убийства его Сталиным, о совещаниях «за чашкой чая» членов ЦК ВКП (б), о борьбе умеренного и радикального крыла Политбюро ЦК) не были подтверждены документально еще в те годы, опровергаются они и современными научными исследованиями. Хрущевский миф о безупречных большевиках, на головы которых обрушился неожиданно и неоправданно, неизвестно откуда взявшийся сталинский террор, имевший целью физически устранить всю старую партийную гвардию, так же далек от реальной истории, как и сталинские версии о двурушниках - агентах охранки и всех иностранных разведок. Не будем забывать, что все решения о проведении террора, в т.ч. о применении пыток, опирались на партийные директивы, решения ЦК ВКП(б), что позволяет утверждать о самоуничтожении большевизма. В этом смысле теория Троцкого о термидорианской, бюрократическом перерождении большевистской партии и формировании режима личной власти Сталина, который уничтожал всех реальных и потенциальных противников этого режима, выглядит гораздо убедительнее. Неслучайно теория сталинской «кадровой революции» получила такое широкое распространение в последние годы. И правые националисты, и левые интернационалисты, и историки-объективисты сходятся в том, что уничтожение левых сторонников мировой революции - противников «государственника» Сталина отвечало его внешнеполитическим целям и технократическим подходам к решению внутригосударственных задач. Однако эта идеологическая конструкция также не сопрягается со многими конкретными фактами. Прежде всего, она игнорирует проблему массового уничтожения «бывших людей», во многих случаях действительных врагов Советской власти (кулаков, националистов, бывших царских жандармов и белогвардейцев, церковников, членов контрреволюционных организаций) по постановлению Политбюро от 2 июля 1937 года (так называемый «большой террор»). Эти массовые и тайные спецоперации (на них приходится 632 тыс. смертных приговоров из общего числа 682 тыс. расстрелянных в 1937-38 гг.) проводились местными чрезвычайными «тройками» с многократными превышениями лимитов, установленных в Москве, и выражали они, скорее, большевистские традиции революционного террора эпохи коллективизации и гражданской войны, чем «сталинский бонапартизм». Большинством исполнителей «кулацкая» и «национальные» «спецоперации рассматривалась как особая и, с их точки зрения, вполне обоснованная форма классовой борьбы накануне неминуемой военной схватки с германским фашизмом. Что касается «большой чистки» партийно-государственных кадров, проводившейся после убийства Кирова в упрощенном, но судебном порядке, то после замены Ягоды Ежовым для проводивших ее чекистов (70-80 % которых пришли в органы ВЧК еще при Ленине и Дзержинском) она представала как способ расправы с разложившимися и обуржуазившимися правыми элементами ВКП(б). Эта расправа не может иметь юридического оправдания, но для сотрудников органов госбезопасности и связанной с ними части партийных функционеров, фабрикация дел была допустимой, коль речь шла о борьбе с «партийными вельможами», предавшими первоначальные идеалы пролетарской революции, прежде всего, принцип социального равенства. Парадоксальным образом это было признанием правоты Троцкого в оценке степени бюрократического перерождения, но Сталин в этом отношении не выражал интересы перерожденцев, а уничтожал их руками чекистов. История как всегда глубже и сложнее идеологических схем и концепций. В кровавом клубке событий второй половины 30-х гг. переплелись многое: клановая борьба различных чекистских группировок и связанных с ними людей в партийном и государственном аппарате; явное стремление Сталина освободиться от значительной части обанкротившихся и разложившихся партийных кадров. Его желание пресечь проявления ведомственного и регионального «сепаратизма» со стороны представителей прежней номенклатуры, направив на них нараставшее народное недовольство, особенно ярко проявившиеся в условиях продовольственных трудностей 1936-37 годов; страх партийных бонз перед намечавшимися демократическими выборами 1937 года и стремление раздавить разоблачавшее их троцкистское подполье; быстрая смена внешнеполитических ориентаций и легендирование в качестве разоблаченных заговоров проводившихся ранее с ведома Сталина тайных дипломатических и чекистских операций. Анализ этой конкретной истории должен выводить и на такие общие особенности большевизма как массовая и слепая вера в непогрешимость партии и ее вождя, абсолютизация насилия и революционной целесообразности, беспощадность к оппозиционерам и инакомыслящим как к врагам, находящимся за рамками права и морали. Эта психология осажденной крепости, в которой партии отводится роль монолитного стержня государства, а государство предстает как единственная реальная сила антибуржуазного переустройства общества, - являются неизбежным следствием национальных особенностей Октябрьской революции. И только отбросив мифы прошлого, только изучая все этапы эволюции большевизма в 1917 - 1938 годах, можно создать марксистскую концепцию развития советского общества.
Читайте также:
|
