АССОЦИАЦИЯ МАРКСИСТОВ-ОБЩЕСТВОВЕДОВ
РОССИЙСКАЯ ПАРТИЯ КОММУНИСТОВ

Коммунист Ленинграда № 4/2019 (130)

«Азиатское» лицо российской модернизации
начала ХХ века
 

Выступление на конференции «Геополитические катастрофы ХХ века: III чтения памяти выдающегося отечественного историка  Александра Владимировича Островского (1947-2015)» 23 июня 2019 г.

Пожалуй, самая загадочная тема в теоретическом наследии К. Маркса, это азиатский способ производства. Прошедшие дискуссии смогли восстановить аутентичный взгляд классика на данную проблему, но не привели к единому мнению на существование рассмотренного К. Марксом феномена в реальной исторической практике. Поэтому я позволю себе в рамках неутихающей дискуссии об азиатском способе производства высказать свою точку зрения на данную проблему применительно к истории России, тем более, что она, на мой взгляд, во многом перекликается с той проблематикой, которую долгие годы разрабатывал и Александр Владимирович Островский.

По мысли К. Маркса становление трех добуржуазных способов производства (а это античный, азиатский и феодальный) тесно связано с тремя типами общины. В каждой из них существовала изначальная двойственность общины, ее внутреннее противоречие между общим делом коллектива и личными интересами его членов. Однако пути разрешения этого противоречия были разными.

На Востоке (а под Востоком мы понимаем все, что находилось за пределами Западной Европы) это противоречие не разрешается внутри общины, а выносится во вне. При этом К. Маркс указывает на те общественные отношения и государственные формы, которые возникают на базе азиатской собственности: «Часть прибавочного труда общины принадлежит более высокой общине, существующей, в конечном счете, в виде одного лица, и этот прибавочный труд дает о себе знать как в виде дани и т. п., так и в совместных работах для прославления единого начала – отчасти действительного деспота, отчасти воображаемого племенного существа, бога»[1].

На основании данного теоретического обобщения мы можем констатировать, что азиатский способ производства основывается на прямой внеэкономической эксплуатации общин докапиталистическим государством.

Характеристика «прямая эксплуатация» означает, что она не опосредована частными собственниками, характеристика «внеэкономическая» – что состоит во внестоимостном отчуждении прибавочного продукта.  Исходя из способа его изъятия, формами азиатского способа производства являлись: данничество, налоговая эксплуатация общин и их трудовая повинность в пользу деспота и его огосударствленного клана.

При этом общинная собственность функционировала «либо таким образом, что… в самой общине отдельный человек трудится со своей семьей независимо от других на отведенном для него наделе, либо таким образом, что единое начало может распространяться на общность в самом процессе труда, могущую выработаться в целую систему, как в Мексике, особенно в Перу, у древних кельтов, у некоторых племен Индии»[2].

Азиатский способ производства в виде сбора дани, кормления, тягла или податного гнета государства по отношению к лично свободным крестьянам мы находим и в истории Древней и Московской Руси. И на каком-то этапе он уравновешивается с рабской, феодальной и сменившей ее феодально-крепостнической эксплуатацией, сосуществует с ними несколько веков, а затем после реформы 1861 года распространяется на все крестьянство и тем самым как бы получает второе дыхание, но уже в буржуазной среде. 

Каким же был масштаб и особенности азиатского способа производства на Руси и в России?

Его социальную основу составляли общины государственных крестьян. Термин «государственные крестьяне» впервые появился в Плакате о сборе подушных денег от 26 июня 1724 г.[3] Он объединил различные сословные группы: черносошных крестьян, сибирских пашенных крестьян, половников, однодворцев, украинцев, ясачных людей и пр.

В 1857 г. всех государственных крестьян было уже 23,8 млн чел. или 49%[4]. Основу «свободных сельских обывателей» составляли черносошные крестьяне, чье происхождение было связано, по всей видимости, с сельскими общинами, которые оставались вне сферы владельческой деятельности и вошедших со временем в земли удельных и великих князей, получивших название черных.

Все исследователи данного феномена согласны во мнении, что черная земля была государственной. Крестьяне являлись ее владельцами с правом распоряжения, обязанные с нее нести тягло. Они пользовались большой свободой хозяйственной инициативы и их общины проявляли значительную активность в поземельных делах, тяглом обложении и самоуправлении. Эту ситуацию очень ярко характеризует зафиксированная в документах фраза крестьян: «Земля… Божья да государя великого князя, а роспаши и ржи наши»[5].

Государственный азиатский уклад за время своего существования, несмотря на давление дворянского землевладения, не только не угас, но, наоборот, укрепился, получил развитие и бюрократическое оформление. Опека феодального, а затем абсолютистского государства над казенной деревней вызывалась его фискальными, военными и инфраструктурными потребностями. За полтора столетия императорского правления в России была осуществлена 1) правовая сословная регламентация всех сторон жизни государственных крестьян и 2) почти полная монетизация изымаемого властью прибавочного продукта государственных крестьян, что подготовило почву для последующей трансформации азиатского уклада в неоазиатский, то есть в такой, при котором классический азиатский способ производства деформировался и использовался уже не феодальным, а буржуазным способом производства.

В ходе Великих реформ в социальном положении российского крестьянства произошли серьезные, качественные изменения.

В Общем положении о крестьянах, вышедших их крепостной зависимости от 19 февраля 1861 г. указывалось, что им «предоставляются права состояния свободных сельских обывателей, как личные, так и имущественные»[6]. Тем самым все крестьяне Российской империи фактически становились государственными крестьянами и в деревне историческая инициатива опять переходила к азиатскому способу производства, основанному на тесной связи общинного строя и централизованной деспотии.

 В то время, как в городе все больше развивался буржуазный уклад, российская деревня совершенно неожиданно получила шанс законсервировать архаические отношения. Причины этого следует искать в противоречиях сословно-монархической модели буржуазной модернизации, взятой на вооружение реформаторами.

Каковы же особенности крестьянского неоазиатского уклада, характерные для пореформенного времени?

1.Произошло формирование единого крестьянского сословия с правами и сословным самоуправлением свободных сельских обывателей, то есть государственных крестьян.

2. Собственность крестьян на землю принципиально отличалась от собственности на землю других сословий. И это сложилось даже несмотря на попытку законодателя в статьях 33, 37 Общего положения и 159, 165 Положения о выкупе подчинить условия собственности для крестьян всеобщему российскому гражданскому праву, то есть положениям 10 тома Свода законов Российской империи[7].

Считалось, что земля, предоставляемая крестьянам, является имуществом, которое дается им для решения государственной задачи, то есть для того, чтобы обеспечить их существование именно как крестьян. Ни общинное, ни подворное владение не являлись частной собственностью. Как двор, так и община являлись лишь субъектами надела, то есть такими единицами, которым выдается в пользование земля из фонда, предназначенного к обеспечению существования крестьянства, но не самих по себе, а в интересах государства. Нельзя было отказаться от права на землю, отказаться можно было только от практического его использования.  У крестьян отсутствовало право на наследство – некому было завещать, некому было и наследовать, так как домохозяин не был хозяином двора и его имущества. Он был главой семьи, а тем самым руководителем того сельскохозяйственного предприятия, которое представлял собой двор.

3. Общинный уклад в основе имел две формы крестьянской собственности на землю: «общинное владение» и «подворное владение». Последняя форма собственности «представляет собой лишь некое извращение первой»[8], так как, во-первых, документация на собственность выписывалась сначала не дворам, а общинам. В них указывалось только, сколько земли получает данный двор без указания местонахождения этой земли и ее границ, следовательно, в правовом смысле крестьяне при подворном владении оставались единым целым[9].

Во-вторых, временная или постоянная утрата земельно-распорядительной функции не означала в условиях чересполосицы отсутствия других функций общины, а именно – регулирования сроков сельскохозяйственных работ, использования угодий общего пользования, решения социальных, административных и фискальных задач[10].

Хотя подворное землевладение позволяло крестьянину более свободно распоряжаться своим клочком земли, и тем самым, более отвечало требованиям капиталистического рынка, но при этом осложняло ведение хозяйства. «Подворная» деревня в отличие от «передельной» не имела возможностей хоть как-то на время смягчить неудобства чересполосицы, мелкополосицы и дальноземья. Поземельные отношения здесь отличались еще большей запутанностью, чем в «передельной». Переход от традиционного трехполья к более совершенным севооборотам для «подворной» деревни был даже более труден, чем для «передельной».

4. Произошло прикрепление крестьян к надельной земле. Государственная власть в ходе Крестьянской реформы создала новую форму крепостничества – государственно-корпоративное давление на крестьян, при котором государство посредством традиционных институтов обеспечило перекачку прибавочного, а иногда и необходимого продукта непосредственных производителей в государственно-капиталистический, капиталистический и помещичий уклады (таблицы 1, 2, 3) 

Таблица 1. Доходы от аренды, выкупных платежей и налогов в Европейской России в конце XIX – начале ХХ в.

Источник: Иванова Н.А., Желтова В.П. Сословно-классовая структура России в конце XIX – начале XX века. М., 2004. С. 124; Ковальченко И.Д. Столыпинская аграрная реформа. (Мифы и реальность) // История СССР.1991, № 2. С. 56.

Таблица 2. Поземельный налог в начале ХХ в.

Источник: Доклад земского статистика В. Троицкого об экономическом положении крестьянского населения Горбатовского уезда // Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности. СПб., 1903.  Т. XХIV. Нижегородская губерния. С. 294-295; Доклад Ветлужского уездного комитета в Костромской губернский комитет // Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности.  СПб., 1903. Т. XVII. Костромская губерния. С. 253, 256-257.

Таблица 3. Бюджет крестьянского хозяйства в начале ХХ в.

Источник: Доклад курского губернского агронома В.Г. Франковского о крестьянской аренде в Курском уезде // Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности.  СПб.,1903.  Т. ХIX. Курская губерния. С. 368-369; Записка бывшего уполномоченного по сельскохозяйственной части Нижегородской губернии В. Садовень о главнейших нуждах крестьянского хозяйства Нижегородской губернии и мерах к их удовлетворению // Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности.  СПб., 1903.  Т. XXIV. Нижегородская губерния. С. 62-63.

 Причинами нового прикрепления крестьян стали: 1) страх перед мобильностью и пролетаризацией крестьянства и 2) финансовые задачи выкупной операции – спасение казенных банков, поставленных на грань банкротства массовым отливом вкладов, но, главное, стремление сформировать совершенно новую функцию финансовой системы России. За помещиками закреплялся статус держателя долгосрочных ценных бумаг и получателя рантьерского дохода, а за крестьянами – заемщика казны и плательщика процентов по государственным кредитным обязательствам[11].

5. Выполнить финансовые задачи было легче, переведя крестьян на положение должников казны целыми селениями, с коллективным ручательством за долговые взносы. Следовательно, круговая порука общины была подключена к формированию нового рынка государственных кредитных обязательств.

6. Вынужденная товарность, как результатов труда, так и рабочей силы

7. Квазикапиталистический и кабальный характер.

Какова же была доля крестьянского общинного сектора в товарной продукции сельского хозяйства?

И здесь мы подходим к трем историческим открытиям, которые сделал Александр Владимирович Островский.

Первое открытие: основным поставщиком товарного хлеба на рынок было бедное и среднее крестьянство. Это открытие разоблачило миф о помещичьем хлебе, который, якобы составлял основу товарного производства зерновых в России. К сожалению, данный миф до сих пор используется не только в учебниках, но и ведущими историками страны. На самом деле помещичьи хозяйства производили лишь около 10% всего хлеба. В 1909-1913 гг. это составляло максимум 370 млн. пуд.  всего и 310 млн. пуд. чистого сбора. Даже если бы весь этот хлеб поступал на рынок, он мог составить максимум 20% всего товарного хлеба. Но ведь надо учитывать, что часть продовольственного и фуражного зерна потреблялась и в самих помещичьих хозяйствах. Поэтому эта доля помещичьего хлеба на рынке будет еще меньше[12].

Исследования А.В. Островского убедительно показали, что в подавляющем большинстве губерний бедные и средние крестьяне, находясь в тисках вынужденной товарности, поставляли на рынок в среднем две трети товарного хлеба.

Преобладание к концу XIX века на рынке крестьянского хлеба превращало неоазиатский уклад в квазикапиталистический, так как продукт производился в некапиталистическом секторе аграрного производства России, но реализовывался на мировом капиталистическом рынке. Тем самым происходило втягивание русского общинника в мировое капиталистическое хозяйство.

 Кроме того, из-за экономического давления государства на крестьянское хозяйство качество вынужденной товарности приобрели не только результаты его труда, но и сама рабочая сила крестьянина. Это выразилось в отходничестве, которое стало неотъемлемой частью крестьянской экономики.

Второе открытие: были определены точные цифры недопотребления продовольственного зерна в России в начале ХХ века.

В 1909-1913 гг. среднегодовой чистый сбор продовольственных культур в Европейской России составлял 2486 млн пуд., продовольственные потребности достигали 2171 млн пуд. Следовательно, излишки продовольственного зерна были равны 315 млн пуд. Но при этом на экспорт уходило 495 млн пуд., что порождало дефицит крестьянского потребления в размере 180 млн пуд.[13]

Третье открытие: внешняя торговля дореволюционной России, и в первую очередь хлебом, «почти полностью находилась в руках иностранных банков и торговых фирм»[14].

Все пореформенное время в русской деревне нарастал социально-экономический кризис. С одной стороны, росло аграрное перенаселение (таблица 4), шло оскудение земли и скота, с другой – на крестьян давили подати, выкупные платежи, дорогая аренда и кабальная зависимость. В этих условиях в общинах участились переделы земли и началась радикализация настроений крестьянства.

Таблица 4. Аграрное перенаселение Европейской России в начале ХХ в.

В итоге эта радикализация воплотилась в нарастании мощного крестьянского движения, кульминации которого пришлись на Первую русскую революцию, революцию 1917 года и гражданскую войну, а также на период коллективизации.

В ходе этой борьбы неоазиатский крестьянский уклад, потерпев военное поражение в 1906-1907 гг., тем не менее выдержал натиск столыпинской реформы, а после революции 1917 года заставил большевиков пойти с ним на компромисс. И только индустриализация деревни смогла его действительно уничтожить.

Вывод о развитии неоазиатского уклада закономерно вновь ставит вопрос о характере революционных потрясений России начала ХХ века. Очевидно, что требуется существенная корректировка казалось бы незыблемого тезиса о буржуазно-демократическом и социалистическом этапах революции в России. Вероятнее всего речь должна идти не только об ее этапах, но и о социально-экономических потоках, среди которых достойное место должна занять тенденция азиатского способа производства нового типа, представители которого вели упорную борьбу за свой крестьянский идеал.

Симонов Ю. В. Эвристическая ценность идеи К. Маркса об «азиатском способе производства» для изучения истории России и СССР

Волков В.В. «Азиатское» лицо российской модернизации начала ХХ века

Магдушевский А.А. Азиатчина в современном марксизме

Волков В.В. Маркс или Магдушевский? Ещё раз об азиатском способе производства