АССОЦИАЦИЯ МАРКСИСТСКОГО ОБЩЕСТВОВЕДЕНИЯ
РОССИЙСКАЯ ПАРТИЯ КОММУНИСТОВ

Коммунист Ленинграда № 5/2021 (143)

Мой Советский Союз

Советский Союз – больше, чем только моя страна, в которой я родился и вырос, моя Родина. Советский Союз – мой действительно новый мир, моя впервые в истории человечества воплощенная мечта о справедливом, человечном обществе, – результат борьбы за эту мечту и первой одержавшей победу в октябре 1917 г. революции трудового народа, ее продолжение и развитие, созидание будущего всего человечества. В советских школьных учебниках говорилось, что Советский Союз – первое в мире социалистическое государство, в котором власть и все материальные и духовные богатства принадлежат трудящимся - рабочим и крестьянам, всему народу, страна, где впервые в истории человечества уничтожена эксплуатация человека человеком, где нет бедных и богатых, угнетаемых и презираемых, униженных и оскорбленных, где все свободны и равны, все трудятся, и нет праздных бездельников и паразитов, где каждый получает по труду, по своему вкладу в общее достояние, где все заботятся о каждом и каждый заботится о всех, где благополучие, развитие и счастье каждого человека – цель общества. Где, прежде всего, от самого человека, от его стремления, его способностей и старания, его упорства, настойчивости и трудолюбия зависит то, как сложится его жизнь, какой будет его судьба и судьба близких ему людей, судьба страны. Дети рабочих, крестьян и учителей, простых служащих становились учеными, врачами, инженерами, композиторами, писателями, режиссерами, актерами, художниками, архитекторами, государственными деятелями. Становились, если у них был талант и желание стать тем, кем они хотели стать. И став тем, кем они хотели стать, они творили, создавали новые машины и заводы, лекарства, поселки и города, сады и парки, произведения искусства. Но и те, кто после школы пошел на завод или остался в колхозе, имели возможность проявить себя и проявляли. Благодарности, почетные грамоты, звания и другие награды были признанием действительных заслуг, работы не за один только рубль, не за страх, а на совесть. Кто-то начинал слесарем или фрезеровщиком, а становился директором фабрики или министром. Кто-то лаборантом в научном институте или преподавателем в университете, а заканчивал свою трудовую биографию академиком, или заведующим кафедрой, ректором. И то, о чем часто пишут и вспоминают советские люди теперь, и над чем надсмехаются те, кто называет их «совками», – уверенность в завтрашнем дне и в светлом счастливом будущем детей и внуков, конечно, была. И поскольку все на самом деле в основном зависело от способностей и труда человека, то старались, чтобы дети получили образование и приобрели хорошую, интересную профессию. И сами дети тоже выбирали ту профессию, которая им нравилась и, получив которую, они были бы заняты интересным, творческим трудом. Так оно и было.

Рождение человека всегда радость в нормальной семье. Появление человека на свет, его рост и взросление, становление как человека, его последующее развитие, его успехи и достижения, большие и маленькие, великие и самые обыкновенные, повседневные – всегда было событием и общей радостью в Советском Союзе. Под дома и дворцы новорожденных были отданы лучшие, самые красивые особняки их прежних владельцев. А там, где особняков не было, и в новых городах эти дворцы были построены. О «подрастающем поколении» заботилось государство и все общество. И воспитывали человека не только родители, не только школа, но и многие ему не близкие и незнакомые люди, встречавшиеся ему на его жизненном пути. Наставляли и помогали, если было надо, поправляли, учили уму разуму. Всегда встречали по-товарищески, по-дружески, по-человечески в любом уголке СССР, и человек чувствовал себя там как дома, жил и трудился в одной большой семье. Но при этом относились к нему серьезно, требовательно, по-рабочему.

В Советском Союзе все прежние боги и идолы оказались повержены: богатство, власть, роскошь, и многое прочее не значили ничего, и даже деньги почти потеряли свое исключительное значение. Человек перестал быть товаром, он был человеком. Труд и отношение человека к человеку как человеку стали нормой и чем-то привычным. Как воздух, как небо над головой. Выражение «Человек человеку друг, товарищ и брат» вовсе не было только лозунгом, пропагандистским штампом. И вся страна была устремлена в будущее, жила будущим, его созиданием. У советского общества и у советского человека была высокая идея, высокая и прекрасная мечта, великие идеалы, помыслы, начинания и свершения.

И сознание того, что ты живешь именно в такой стране, наполняло гордостью и делало счастливым и ответственным. И хотелось, чтобы и в других странах стало также. Мечталось, что рано или поздно, – и как можно скорее бы, – весь мир станет таким. Радовали все успехи на этом пути, и личным огорчением, а подчас и несчастьем были все поражения. Постоянным и напряженным было ожидание того, что, наконец, победит еще одна революция и еще один Советский Союз возникнет в еще одной стране, или даже в нескольких странах. Огромной радостью было услышать, а потом прочитать новость о победе Сальвадора Альенде, кандидата Народного единства на президентских выборах в 1970 г. в Чили. И, напротив, черным днем был тот день, когда Пиночет совершил там военный переворот в 1973 г.

Но и тогда думалось, была надежда, что будущее все равно за Советским Союзом и за нами, советскими людьми, за советской мировой революцией. Если революция потерпела поражение в Чили, она произойдет в другом месте в Латинской Америке, в Азии и, может быть, даже в Европе. И чем больше революций победит, чем больше появится новых социалистических стран, тем скорее и дальше вперед шагнет революция вновь и в СССР.

«Неладно что-то в датском королевстве»

Было бы неправдой утверждать, что в СССР все было прекрасно, совершенно и идеально как на плакате, что в советской действительности, в повседневной жизни не было совсем того, что было непонятным и необъяснимым, и что не вызывало бы разного рода естественных сомнений и вопросов. Но какие-то вещи были или казались более или менее обычными, укладывающимися в расхожее «Люди есть люди», «Человек каким был, таким и остался», и в стародавнее «Кто без греха, пусть первый бросит в меня камень», понятными с точки зрения здравого смысла, неизбежными и в советском обществе. Ведь Советский Союз много чего унаследовал вынужденно от царской России и, безусловно, хватало в нем еще того, что принято было называть пережитками прошлого и «родимыми пятнами» капитализма. Но было в нем и то, что никак не укладывалось в тот порядок, который вроде бы должен быть при социализме, в стране, строящей коммунизм. Вещи, которых по идее, согласно марксизму, не могло и не должно было быть.

Одна из таких вещей лежала на поверхности и, как казалось, относилась к чему-то внешнему, поверхностному, никак не связанному с сущностью социализма, и потому, кстати, трудно объяснимому, противоречащему теории социализма. В Советском Союзе все были советскими гражданами, обладали равными правами, назывались одинаково советскими людьми. Но одни были беспартийными, а другие членами партии, или, как их называли, особенно в деревне, те, кто в партию не вступил и не вступал, партийцами. И определенные руководящие должности могли занять только они, члены партии. Хотя ни по поведению, ни даже по тому, как они руководили, они ничем не отличались от тех, кто в партии не состоял. А уж обычные работники, к начальству не относившиеся, и вовсе ничем друг от друга не отличались, и никакого особого примера, который коммунист вроде бы должен был подавать, члены партии не подавали. Да в большинстве случаев в обычной жизни и не могли в принципе подать. От того, что у кого-то партбилет в кармане, он не станет ни лучшим хирургом, ни строителем, ни водителем или токарем, и даже директором огромного предприятия или министром, скажем, сельского хозяйства.

То же самое было верно и по отношению к руководству КПСС в целом. Если управление заводом, какой-либо отраслью народного хозяйства или страной в целом, ее развитием – это наука, то науке учатся и затем применяют полученные научные знания на практике, постоянно их повышая и набираясь опыта. Потому и были созданы и действовали различные Институты повышения квалификации. Марксизм тоже наука, но, как и всякая наука, применим там, где он применим. Вряд ли он поможет стоматологу лечить зубы, сталевару выплавлять сталь, а летчику летать. А там, где он применим, его применением должны были заниматься все, чтобы «каждая кухарка» научилась управлять государством. Но «кухарки» не учились, и «наверх» не попадали, а если и попадали, то немногие, лишь «для галочки» и для того, чтобы можно было громогласно заявлять, что они то и управляют государством, ведь они – члены ЦК, депутаты Верховного и прочих Советов, – и есть власть. Но хотя они вроде бы и входили в состав органов власти, на самом деле лишь значились властью и выполняли роль статистов.

Также и достижения советского общества – будь то постройка еще одной атомной или гидроэлектростанции, выведение первого спутника на околоземную орбиту или запуск первого человека в космос, не обуславливались исключительно только принятием партийных решений, а являлись результатом совместного, добросовестного и напряженного труда тысяч людей, творческого поиска ученых, конструкторов, инженеров, преподавателей ВУЗов, рабочих и крестьян, каждого труженика на своем рабочем месте.

Но все приписывалось исключительно мудрому и всеобъемлющему руководству КПСС, умело ведущей народ вперед в коммунизм, что выглядело, да и действительно было, явным перебором, своего рода «припиской» заслуг. Реакцией на эту «приписку», само собой, стали многочисленные частушки и прибаутки, народный политический фольклор, одним из самых известных образцов которого был следующие строки:

«Прошла зима, настало лето,

Спасибо партии за это!»

Неудачи же и провалы списывались на отдельных виноватых, отклонившихся от «генерального курса». Такие «списания» также выглядели неубедительно, порождая недоверие и недоумение, а неожиданные и неестественные, какие-то казенные, а не коммунистические формулировки высоких партийных постановлений, вроде «и примкнувший к ним Шепилов», вызывали иронию, сарказм и насмешки, что тут же тоже находило отражение в народном творчестве:

«А товарищ Берия вышел из доверия».

Все эти и многие другие «странности» в политике КПСС многим простым советским людям, причем не только беспартийным, в т.ч. студентам и школьникам, но и партийным, были непонятны и необъяснимы. В частности, почему и зачем проводятся «закрытые» партсобрания, и почему, как правило, все партсобрания проводятся по принципу «одобрямс»: за заготовленное заранее или уже фактически принятое на партийном верху решение предлагается проголосовать, и все за редким исключением почти механически поднимают руки «за» и потом его лишь исполняют, почти и, тем более, по сути, не обсуждая. Как эти решения готовились и принимались, как действовал партийный механизм «наверху» - в райкомах, горкомах, обкомах, в ЦК КПСС – «низам» было неведомо. Но никого не обманывало, что в партию принимали в основном рабочих, а интеллигентам вступить было труднее, чем они были недовольны как ущемлением своих прав, а не потому, что они особо туда, как и рабочие, стремились. И уже было расхожим представление о том, что есть «они», те, кто «наверху», и есть «мы», все остальные.

Дискуссии, тем более жаркие, тем более теоретические – были в далеком прошлом, и о них мало кто вспоминал даже в частных разговорах. Но о том, чем в свое время обернулись эти дискуссии тем, кто в них участвовал, отстаивая свое понимание внесенных в повестку дня вопросов, помнили хорошо, и чем сомнения и возражения, «неправильное понимание», «неверное обобщение» или «необоснованная» критика может обернуться сейчас, тоже понимали. И это понимание тоже отражалось во всяких метких выражениях, присказках и прибаутках:

«Болтун – находка для врага», «Верная подушка – лучшая подружка», «Не подскажите, где здесь Гострах? - Где Госстрах не знаю, а госужас напротив».

В Ленинграде словосочетание «Большой дом» говорило само за себя. Намеренно, или нет, здание, где располагалось местное НКВД, а затем КГБ, построили вначале 1930-х годов на Литейном проспекте выше окружающих домов, и оно предупреждающе возвышалось над ними, особенно, если смотреть с другой стороны Невы. Не часто, но иногда те, кто сказал «лишнее», за сказанное имели малоприятную беседу в кабинете у начальства, или уже в другом кабинете, а то и более серьезные неприятности вплоть до «волчьего билета» и направление в «места не столь отдаленные» – в зависимости от того, что было сказано. Вероятно, с тридцатых годов популярным был анекдот:

«Сидят трое в пивной, разговаривают. Один и говорит: – Обещали нам одно, а дали другое. Подходят к ним двое в штатском: – Вы, товарищ Медведев, и Вы, товарищ Зайцев, пейте пиво. А Вы, товарищ Райхер, пройдемте с нами».

По ходу и по мере смягчения того, что называется политическим режимом, и, так сказать, общей политической физиономии партийного руководства и генсека, менялся и политический анекдот, как и то, кто и как его рассказывал. При Хрущеве и Брежневе его рассказывали уже не только на кухнях, но и свободно в заводских и институтских курилках.

Это несоответствие КПСС ленинской РСДРП(б) и марксизму было понятно в 1960-е гг. даже школьнику, хотя, разумеется, не каждому. Свой доклад «О культе личности и его последствиях» Н. С. Хрущев сделал на закрытом заседании съезда 25 февраля 1956 г., и большинству народа он стал известен в пересказах. Содержание доклада вызывало естественные вопросы, в т.ч.: А где был сам Хрущев, другие «верные ленинцы», и почему такое вообще стало возможным? Объяснение Хрущева никого не удовлетворяло и не могло удовлетворить, а в 1964 г. его самого «сняли» за «волюнтаризм» и прочие, как в народе говорили, выкрутасы.

Ни официальное объяснение этого снятия, ни само снятие, ни переход к консервации всего и вся в начале 1970-х гг. не прибавили ни понимания политики партии, ни утерянного доверия к ней. Неявное и неравное разделение в партии и в обществе на условных «шестидесятников» и консерваторов, в глазах некоторых выглядевших догматиками и неосталинистами, сохранилось и тоже законсервировалось. Потом, в «перестройку» оно сыграло катастрофическую «злую шутку»: борьба между теми, кто казался и выставлял себя в качестве продолжателей хрущевской «оттепели», в первую очередь М. С. Горбачевым, и консерваторами, в т.ч. Е. К. Лигачевым, воспринималась как главная и правильная.

Не менее важным и существенным было также разделение на тех, кто действительно так или иначе радел за общее благо, думал и действовал не только в своих интересах, и тех, кто думал только о себе и жил только ради себя, будучи советским гражданином, но не советским человеком. Тех, кто считал себя советским человеком и являлся им, было много как среди партийных, так и среди беспартийных. Но и тех, кто думал только о себе, было немало в партии. Последние часто выделялись тем, что умели правильно говорить в нужное время и в нужном месте, и «держали нос по ветру». Такие были особенно неприятны и просто опасны. Не только и не столько потому, что они говорили с высоких трибун и на обычных партсобраниях одно, а думали другое, призывали на стройки коммунизма, а в коммунизм и в то, что он может быть построен, не верили.

Для тех, кто совершил революцию в 1917 г., кто потом создавал своим трудом Советский Союз, коммунизм был мечтой. И Советский Союз образовался в 1922 г. в результате борьбы за эту мечту и ее первой победы – революции интеллигентов, рабочих и крестьян, названной позднее Великой Октябрьской Социалистической Революцией. Тогда же появилось известное выражение «Кремлевский мечтатель». Так называлась глава в книге Г. Уэллса «Россия во мгле» о его встрече с В. И. Лениным. Несколько десятилетий эта мечта оставалась мечтой, целью и идеалом советских людей, созидателей нового мира, неподдельный энтузиазм и душевный подъём которых воплотился в известных строчках «Марша энтузиастов» из кинофильма «Светлый путь»:

«В буднях великих строек,

В весёлом грохоте, в огнях и звонах

Здравствуй, страна героев,

Страна мечтателей, страна учёных!

…

К станку ли ты склоняешься,

В скалу ли ты врубаешься —

Мечта прекрасная, ещё не ясная,

Уже зовёт тебя вперёд.

…

И звезды наши алые

Сверкают небывалые

Над всеми странами, над океанами

Осуществлённою мечтой».

Слова «Марша», ставшего гениальным гимном эпохи, были написаны Д. Актиль, а музыка И. Дунаевским, который услышал ее в гудении работающих станков во время посещения одного из заводов.

В конце 1950-х эта мечта еще была жива, хотя тональность и музыки, и строк припева другой песни – «Надо мечтать», была уже несколько иной:

«Мечтать!

Надо мечтать

Детям орлиного племени!

Есть воля и смелость у нас, чтобы стать

Героями нашего времени!».

Название песни, вероятно, было выбрано автором текста, поэтом-песенником, фронтовиком Н. Н. Добронравовым, не случайно. Во всяком случае, слова «Надо мечтать!», взятые  из работы В. И. Ленина «Что делать?», приводятся обычно как призыв всегда ставить перед собой большие, высокие цели, а вся цитата актуальна и символична в контексте того, что произошло с КПСС: «Надо мечтать!» Написал я эти слова и испугался. Мне представлялось, что сижу я на «объединительном съезде», против меня сидят редакторы и сотрудники «Рабочего дела». И вот встает товарищ Мартынов и грозно обращается ко мне: «А позвольте вас спросить, имеет ли еще автономная редакция право мечтать без предварительного опроса комитетов партии? А за ним встает товарищ Кричевский и (…) еще более грозно продолжает: «Я иду дальше. Я спрашиваю, имеет ли вообще право мечтать марксист, если он не забывает, что по Марксу человечество всегда ставит себе осуществимые задачи и что тактика есть процесс роста задач, растущих вместе с партией?».

Таким же символом последующих десятилетий, смысловой квинтэссенцией происходящего, были, однако, не слова из песни, а обыденная фраза «Мечтать не вредно». Официальные лозунги еще звали в светлое будущее, но в отличие от прежних коммунистов многие члены КПСС, если не большинство их, номенклатурные и рядовые, как и осуждаемые ими обыватели и торгаши, в коммунизм уже не верили, и о нем не мечтали. А вот хотелось им очень совсем другого: сытой, бесхлопотной и беззаботной, праздной жизни для себя и своих детей и близких. Обыватели любили повторять: «Работа не волк, в лес не убежит», «Дураков работа любит», «Чтоб тебе жить на одну зарплату». А еще такое: «Наглость – второе счастье». Их и многих членов КПСС уже тогда объединял один из главных принципов их жизни: «Всего, всегда, везде!».

В коммунизм, правда, не верили и остальные, к какому-то году, пожалуй, уже никто, но многие все еще верили, точнее, были убеждены, что в конце XX века Советский Союз будет еще сильнее, еще лучше и краше! Однако разрушение СССР уже происходило, его демонтаж уже начался.

Амальгама

Самая большая сложность, или основное, сущностное противоречие советского общества, Советского Союза – нерасторжимое, сплавленное внешне намертво соединение противоположного и, казалось бы, несоединимого, никак не сочетаемого, невообразимого и немыслимого. Отношение к тебе как к близкому человеку от детского садика до завода и института, и там же – со стороны других, но, что еще хуже, иногда или часто и со стороны тех же самых людей, – как к постороннему, к чужому. Взгляд совсем незнакомого человека как отца и наставника, учителя, и такие же слова: откровенные, требовательные, отчасти даже суровые, но доброжелательные. И в тоже время: стальной взгляд кагэбэшника, ощущение пылинки или песчинки, пересыпаемой ветром. И еще это: «Вас здесь не стояло».

Вера в страну и ее идеалы, гордость за нее, и в тоже время сомнения, безответные вопросы, а, бывало и такое, стыд за то, что делается от ее имени.

Бесчестные партийные функционеры и честные труженики с партийными билетами, на которых все и держалось, которые на совесть исполняли свою работу как главные врачи, главные инженеры, директора и прочие специалисты, занимавшие т.н. номеклатурные должности, и эти должности не занимавшие – рабочие, колхозники, ученые и библиотекари, учителя и воспитатели. Отрицательный отбор, когда еще в школе в комсомольские секретари шли те, кто хотел сделать карьеру, а другие не шли. И в партию уже в 1960-е, наверное, тоже шли, прежде всего, карьеристы. Одна из главных причин – чтобы занять определенные должности человек должен был быть членом партии.

КПСС в целом и все советское общество представляло собой амальгаму – сплав хорошего и негодного. «Диссиденты» упирали на негодное, а их оппоненты и здравый смысл – на хорошее. Этот сплав не был симметричным и статичным, т.к. в нем соединялось не просто противоположное, а противостоявшее одно другому. Но он представлял собой одно из основных противоречий советской действительности, наглядной иллюстрацией которого являлся спор на остановке двух мужчин где-то в середине 1960-х. Суть этого спора заключалась в том, что один доказывал: «Но мы же советские, мы должны сказать то, что сказать должны». А другой ему возражал: «Сам знаешь, что говорить нельзя. Зачем нам высовываться?». Именно это противоречие должно было быть разрешено, притом еще на XX съезде КПСС, и в итоге оно было разрешено, но намного позже и в пользу проходимцев. Потому началом демонтажа СССР и был XX съезд. В том смысле, что съезд не стал исходной точкой восстановления революционного, коммунистического, ленинского характера партии и революционной, коммунистической ленинской политики, в первую очередь, ленинского отношения к рабочему классу, к народу, к «массам», к человеку. На съезде не был дан марксистский анализ проделанного партией и обществом пути и тех результатов, с которыми партия и советское общество оказались в 1956 г, в т.ч. т.н. «сталинских репрессий» и их последствий – явных и неявных. Прежняя политика была не только продолжена, но и по-своему развита. Советы оставались декорацией, верхушка партии вне контроля партийных низов, а партия в целом вне контроля со стороны трудящихся, включая беспартийных.

В 1970-е гг. настало своего рода безвременье, которое получило в «перестройку» название «период застоя», закрепившееся в учебниках истории. Время движения в коммунизм действительно остановилось, а вот внешне незаметное движение вспять уже происходило, и некоторые малопонятные или вовсе непонятные советскому человеку признаки этого движения были уже налицо. Нет места их перечислять, да и невозможно перечислить их все, но из, наверное, самых значимых наибольшее потрясение, буквально оторопь, в свое время вызвал абсолютный цинизм, не скрываемое бесстыдство в соединение со столь же абсолютной беспардонностью т.н. комсомольских работников. Чего стоит следующая сентенция одного из инструкторов Смольнинского райкома ВЛКСМ Ленинграда: «А что директора? Что им скажем, то и будут делать». Все ли они были такие? Наверное, не все. Но «новыми русскими», активными апологетами и владельцами частной собственности становились затем не в последнюю очередь именно они.

Пусть немногие, но советские люди, в партии и вне ее, пытались понять и найти объяснение тому, что же происходит и почему, что не так с партией, с партийной теорией и практикой. Откуда и отчего явные расхождения того, каким стал советский социализм, советское общество, и того, что писали о социализме и коммунизме Маркс, Энгельс и Ленин. Пытались понять и найти выход, который должен же быть. Но сложность была все в той же амальгаме, в том, что трудно и, может быть, просто невозможно было отделить хорошее от плохого, подлинно коммунистическое и революционное, от их имитации, советское от несоветского. Как сделать и поступить так, чтобы не навредить советскому? Как доказать, что сомнения, вопросы и критика вовсе не направлены против социализма, против Советского Союза, а продиктованы лишь искренним, честным и откровенным стремлением исправить то, что, очевидно, подлежит исправлению, сделать общество, страну лучше? Как избежать поводов для обвинений в антисоветизме? Как, наконец, вольно или невольно и в самом деле не оказаться в стане тех, кто ненавидит и пытается всячески навредить СССР?

Так или иначе, но уже в конце 1960-х скептически и критически, причем не только интеллигенты, высказывались советские люди и об «освобожденных партийных работниках», и о партии в целом. Власть по названию советская, а по факту партийная, и не всей партии, а тех, кто в райкомах и выше. Потому воспринимался как констатация факта, того, что что-то действительно не так, и что нужна новая революция, политический анекдот, в котором врачи воскрешают Ленина и Дзержинского, и через некоторое время Ленин исчезает, а затем Дзержинскому приходит телеграмма: «Я в Швейцарии, начинаем все сначала». Еще тогда все сомневающиеся и думающие, все те, кто был по настоящему привержен социализму, кому дорог был Советский Союз, понимали, что перемены нужны, они назрели, и ждали перемен, деликатно готовили их как и насколько могли, и потому с сомнением, с осторожностью, со скепсисом, и, пожалуй, даже с опаской встретили самое начало «перестройки».

Надежды и иллюзии

В 1985 г. даже среди беспартийных заговорили о том, что будет новый генеральный секретарь и им будет М. С. Горбачев. И когда была объявлена «перестройка» появилось и поначалу крепло несмелое ожидание, что наконец-то «наверху» в партии нашлись люди, пусть и прагматики, пусть и себе на уме, но готовые пойти по дороге обновления, а по сути воссоздания социализма, придания действительного смысла словосочетанию «реальный социализм». Затеплились сначала совсем робкие, но порожденные, прежде всего, заявлениями генсека об «обновленном социализме», и все более возраставшие, несмотря на остававшиеся сомнения и предупреждения скептиков, первоначальные надежды на перемены к лучшему, на действительную перестройку, на совершенствование социализма. Надежды, которые – как теперь понятно, – были напрасными и, увы, иллюзиями.

Казалось, что достаточно убрать то плохое, что есть, в т.ч. аппаратчиков, исправить то, что, как видно всем, подлежит исправлению, вернуться к идеям и идеалам революции 1917 года и пойти дальше по пути этой революции, восстановить Советы какими они должны были бы быть и передать им власть от КПСС, саму КПСС не устраняя, а превращая ее в подлинный политический, революционный авангард, локомотив коммунистических перемен, и получится тот социализм, который и должен был бы быть, правильный, действительно реальный, полноценный социализм с по-советски человеческим лицом. Тем более, что генсек вроде бы тоже именно это и задумал. Реформу, но революционную. Не настораживало, что получается совсем как у Руссо: прогнать попов и аристократов, и освобожденный народ заживет как надо. Стоит только снять штанишки, из которых советский народ уже вырос, одеть в рабочую одежду по росту, и он распрямиться и покажет чудеса самодеятельности и советского творчества.

Но никто из сторонников обновления социализма поначалу и не предполагал, что «обновление социализма» лишь ширма, и страну ведут совсем не к ее подлинно социалистическому обновлению. Да, те самые «верхи» уже не могли управлять по-старому. Но они еще и не хотели жить по-старому, и хотели, как выяснилось, вовсе не «обновленного социализма». «Низы» действительно были убеждены в необходимости обновления социализма, обновления партии и советского общества, воссоздания полноправных Советов и хотели жить в обновленном социализме. Многие пытались искренне помочь генсеку и «перестройке». Но были обмануты им и его «командой», а затем Б. Н. Ельциным и его окружением. По сути политика обоих была, как позднее установили, одной и той же, и эта политика, ставшая с определенного момента политикой партии при молчаливом согласии большинства ее членов, предупреждений и протестов меньшинства, фактически была сознательной политикой реставрации капитализма, что скрывалось от «масс». «Низы» до последнего момента не подозревали о предательстве «верхов», и предательство это было самым что ни на есть настоящим, а не выдуманным. Опубликованных фактов того, что предупреждения и протесты, в т.ч. беспартийных, игнорировались, что эта реставрационная политика проводилась целеустремленно и была системой – множество. Но, пожалуй, и одного было бы достаточно в качестве доказательства. Когда начался «наезд» на идеи и идеалы революции и коммунизма, когда в т.н. клубах друзей «перестройки», в т.ч. в Ленинграде в ДК им. Ленсовета на Кировском проспекте, неизвестно откуда взявшиеся оракулы вещали, а некие просто невменяемые лица с пеной у рта кричали о необходимости свободы и частной собственности, о том, что только частная собственность дает свободу и блага человеку, появилась тревога, быстро переросшая в отчаяние: было видно, что страна идет совсем не туда, куда вроде бы по замыслу обновления социализма должна идти, что если ничего не будет предпринято – кем? когда? как? – то получится такой же бесчеловечный капитализм, как там, на Западе, как в США.

Неожиданностью, при том полной и необъяснимой оказались все эти с пеной у рта орущие о священной частной собственности и якобы попранных правах человека люди, и то, что обновленцы социализма не только бездействуют, но, похоже, им потакают. Что, Петроградский райком, Ленинградский горком, городское КГБ и аналогичные структуры в других городах по всей стране о «клубах друзей перестройки» и о том, что там происходит, не знали? Хуже, намного хуже того: оказывается «они», все руководящие партийные органы и ответственные лица – и это трагедия, – на их, адептов «рынка», «свободы», «прав человека» и возвращения, восстановления частной собственности, т.е. капитализма, а не на нашей, не на советской стороне.

Немногие в партии и вне ее в самом начале и даже на излете «перестройки» понимали, что происходит и к чему это может привести, и пытались предупредить, бороться за социализм, за Советский Союз практически по одиночке. На то, чтобы объединиться, стать известными «массам», «простому» советскому человеку, им не хватило времени и, скорее всего, умения и настроя, боевого революционного духа. В масштабах страны их было не видно и не слышно. Тогда то и пришло окончательно чувство безысходности. От того, что «колесо истории» и впрямь не повернуть вспять, в особенности тогда, когда оно вдруг, вроде бы ни с того, ни с сего само повернулось вспять, и развернуть его обратно уже невозможно. По крайней мере, сейчас и в ближайшие годы. Что, вообще-то говоря, не снимает ни с кого ответственности. В частности, Беловежские соглашения, как бы их не оправдывали, в том числе тем, что СССР якобы был все равно обречен, тогда, в начале декабря 1991 г. прозвучали как выстрел в спину. А ответственность в целом за демонтаж советского социализма и развал СССР лежит – по степени убывания – на верхушке КПСС, начиная с М. С. Горбачева и Б. Н. Ельцина, на всей КПСС и на всем советском народе.

Наш новый Советский Союз – наше будущее

Могильщики Советского Союза, всякого рода циники и пофигисты, и вообще все те интеллигенты и не интеллигенты, не только приспособившиеся к новым реалиям, но и неплохо устроившиеся в Эрэфии, любят повторять: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку». Они радуются гибели, исчезновению Советского Союза и ждут не дождутся, когда же вымрут как могикане последние «совки». Для них конец Советского Союза наступил, причем, как им кажется, навсегда. На их стороне теперь вся мощь постсоветской и антисоветской российской государственной машины, поддержка всех реакционеров, мещан и обывателей, всех эгоистов и аморалистов, всех людей без чести и совести, всех тех, кто живет согласно основному инстинкту, по принципу «Моя хата с краю, ничего не знаю и знать не хочу», и по «извечной» заповеди: «Каждый сам за себя, один бог за всех».

Кажется и не безосновательно, что они торжествуют, что «их взяла», что они – «хозяева жизни». Вся эта антисоветская рать делает все возможно и невозможное, чтобы Советский Союз не вернулся никогда, чтобы все, что от него еще осталось – было оболгано и оклеветано, чтобы сама память о нем была уничтожена. Но почему-то, торжествуя, забивая очередной последний гвоздь в крышку гроба коммунизма и советского общества, они продолжают уничтожать вроде бы уже уничтоженное, сжигать уже сожженное, отпевать уже отпетое и хоронить уже похороненное, словно боятся воскресения того, что убито, проклято и похоронено. И делают они так потому, что Советский Союз – совсем по Толстому, – живой труп. Чем больше Советский Союз уходит в прошлое, тем больше выходят на первый план все его плюсы, все то хорошее, что было в нем и благодаря ему, и тем меньшее значение имеют его минусы, все то плохое, что происходило в нем и от его имени.

Можно сколько угодно доказывать, что в Советском Союзе не было социализма, а было что-то другое: государственный капитализм, полиэтарный строй, тоталитарное общество и т.д. и т.п. Можно в тысячный и миллионный раз твердить о ГУЛАГе, отсутствии свободы и демократии, нарушении прав человека, всеобщем дефиците и неэффективности плановой экономики. Одновременно превозносить «демократию» на Западе, вездесущую «невидимую руку рынка», и, конечно же, частную собственность и ее неприкосновенность, а также, напротив, или, в дополнение, традиционные ценности и веру в Бога, царя и отечество. Но ничего нельзя сделать с тем, что Советский Союз был, что его уже не вычеркнуть из истории, не предать забвению, не уничтожить память о нем и правду о нем. Высокую правду.

Более того, Советский Союз как пример, как образец, как пусть и несовершенный, но начинавший воплощаться в реальности идеал, а также как то, что предстоит воссоздать в новом виде, невозможно ликвидировать, разве, что вместе со всеми советскими людьми, как теми, что родились в нем и создавали его своим трудом, так и теми, что знают о нем только по рассказам, книгам и кино, ибо действительный, подлинный, настоящий Советский Союз – это и есть советские люди, их свободная ассоциация, их новый мир, центром которого является советский человек. Господство и торжество его ненавистников и могильщиков, как и непонятные и необъяснимые на первый взгляд видимые безразличие, беспомощность и бездействие, безропотность и покорность большинства советских людей в России «периферийного капитализма» создают впечатление полного, абсолютного поражения и безнадежности. Но будущее, каким бы далеким и недостижимым оно не казалось, все же за новым советским миром, когда бы и где бы, в каком бы виде и под каким названием он не возник. Предсказать когда, где и как это произойдет невозможно, но это произойдет. Советский Союз вернется, потому что он не может не вернуться, и он уже возвращается, и рано или поздно он станет всемирным.