АССОЦИАЦИЯ МАРКСИСТСКИХ ОБЪЕДИНЕНИЙ
РОССИЙСКАЯ ПАРТИЯ КОММУНИСТОВ
Коммунист Ленинграда №
2/2016 (110)
«Мало видеть будущее. Нужно
уметь его изменить»
Можно сказать, что майдан победил задолго до своего начала –
в те дни, два года назад, просто произошел качественный скачок,
который оформил эту победу практически, в политическом смысле
Почему «евромайдан» был обречен на победу? Как был
сформирован правый консенсус в украинском обществе и как удалось
искусственно разделить жителей страны? Можно ли было избежать
разрушительной войны, и что необходимо сделать для
примирения? Что такое украинский социал-шовинизм и можно ли
оправдать уничтожение памятников? Главный редактор LIVA Андрей
Манчук рассказывает об этом, отвечая на вопросы российских
левых.
– Андрей, евромайдан сегодня принято оценивать в
черно-белых тонах. Фашистский путч или народное восстание.
Платная массовка прозападных олигархов или проявление
широчайшего стихийного недовольства коррумпированным режимом
Януковича. Все-таки, что это было?
– Отвечая на этот вопрос, я хотел бы повторить собственную
формулировку, которая прозвучала в апреле 2014 года, во время
публичной дискуссии с известным журналистом, латиноамериканистом
Олегом Ясинским и правозащитником Владимиром Чемерисом:
«В феврале, в результате кровавых столкновений в центре
Киева, в Украине пришла к власти коалиция правых и
неолиберальных политиков, которые опирались на активное
политическое содействие Евросоюза и США, а также на финансовую
поддержку ряда украинских олигархов, недовольных растущим
влиянием и аппетитами «семьи» Януковича. Эта правая оппозиция,
большинство представителей которой уже находились раньше во
власти, умело использовала в своих целях недовольство украинцев,
страдающих от антисоциальной политики режима Януковича, – чтобы
проводить сейчас ту же антисоциальную политику, причем еще более
форсированными темпами. Ради кредита МВФ власти готовят
беспрецедентное повышение тарифов, в стране растут цены и уже
начались задержки по выплатам зарплат, пенсий и социальных
пособий. Растет напряжение на Юго-Востоке страны, однако
киевские власти делают ставку на силовое подавление недовольных
граждан, открыто уклоняясь от поиска компромисса.
Это, бесспорно, самое правое правительство в истории
Украины, а его идеология органично сочетает в себе
неолиберальный фундаментализм – безусловную веру в догмы
свободного рынка – и крайний национализм, который стал своего
рода гражданской религией для большинства представителей
украинской интеллигенции… Да, на майдане были люди разных
взглядов, и среди них было немалое количество честных и
искренних людей. Но правые полностью контролировали это движение
в политическом, идеологическом и организационном смысле, и было
изначально понятно, что именно они возьмут власть после падения
Януковича. Со всеми вытекающими отсюда последствиями, которые мы
имеем сегодня».
Это самоцитата важна сейчас потому, что она показывает,
насколько очевидными и «запрограмированными» были нынешние
последствия политического переворота в Украине. Безусловно,
попытки представить майдан «платной массовкой» – такая же
пошлость, как и повторение пропагандистского клише «революция
достоинства», или неуклюжие попытки отрицать, что это движение
организовывали и направляли националистические неолиберальные
политики, опираясь на активное содействие олигархата и
иностранных правительств. Да, социальное недовольство режимом
росло – и в условиях, когда политический фланг был зачищен от
левых, а общество жило верой в чудеса рыночных реформ,
недовольные своим положением люди стали легкой добычей правой
пропаганды и жертвами политтехнологических манипуляций.
Мы неоднократно предупреждали об этом задолго до начала
событий – особенно, после парламентских выборов 2012 года, когда
стало вполне очевидно, что этот процесс необратим. Правда,
поначалу мы ожидали, что все случится несколько позже – на
президентских выборах. Однако относительно последствий
переворота не было никаких сомнений. Было заведомо понятно, что
если Янукович вынужден проводить свою антисоциальную политику с
оглядкой на международное общественное мнение, влиятельную
оппозицию и угрозу массовых протестов, смертельно опасных для
его слабого и гнилого режима, то у правых и либералов будут
развязаны руки. В том смысле, что США и ЕС заведомо дадут им
карт-бланш на самые жесткие антисоциальные реформы и зачистку
недовольных, а буржуазная демократия, которой выгодно отличалась
постсоветская Украина, сразу закончится. И все это изначально
несло в себе реальную перспективу гражданской войны.
Именно поэтому многие люди, которые никогда не поддерживали
Януковича или Путина, отказались поддерживать выступление на
майдане.
– Почему стала возможной гегемония ультраправых на
улицах Киева? Почему в ходе евромайдана не смогли весомо заявить
о себе левые, социалистические, коммунистические силы?
– Гегемония ультраправых на улице стала
следствием правой гегемонии в украинском обществе. К сожалению,
большинство российских политических наблюдателей (в том числе, и
левых) пропустили этот момент – поскольку в бывшей метрополии
очень поверхностно интересовались положением дел в «ближнем
зарубежье». Между тем, в течение двух десятилетий в Украине
проводилась исключительно интенсивная и системная правая
пропаганда, с особым упором на антикоммунистическую риторику.
Важно понять, что здесь не просто пытались дискредитировать
советское наследие – как это, в общем, делалось и в
постсоветской России. Левая идеология представлялась чужеродным
для Украины учением, которое принесли на иностранных штыках с
целью геноцидного уничтожения украинской нации: этакое новое
издание «кровавого навета» на современный лад. Конечно, это
звучало нелепо с точки зрения исторической правды – поскольку
нынешняя Украина и ее культура, фактически, были сформированы в
советское время, переживая в эту эпоху свой очевидный
исторический расцвет. Но в обществе насаждались пропагандистские
мифы, которые формировали иное, полностью искаженное восприятие
исторической реальности. С одной стороны, они максимально
демонизировали советский опыт, раздувая реальные преступления и
ошибки советского руководства и полностью замалчивая (или
присваивая) любые достижения, которые были совершены в этот
период. А, с другой, абсолютно некритически пропагандировали в
обществе идеологию украинского националистического движения ХХ
века и обожествленные образы-иконы его ультраправых вождей.
Созданием и продвижением этих мифов занимались множество
историков, журналистов, политиков, «экспертов» и общественных
активистов – во многом, потому, что такая деятельность щедро
финансировалась иностранными и украинскими грантодателями,
поощрялась на правительственном уровне и получала поддержку у
собственников и менеджмента СМИ. Трагедия этого исторического
момента в том, что в формировании правого антикоммунистического
консенсуса на каком-то этапе оказались заинтересованы
практически все влиятельные игроки на финансово-экономическом
поле страны. И украинская буржуазия, которая желала
легитимизировать приватизационный захват общественной
собственности, созданной и накопленной в советские времена
(именно поэтому Янукович всегда клал венки к памятнику погибшим
при Крутах, хотя трудно даже представить его на могиле
участников рабочего восстания на «Арсенале»). И либералы,
которым было удобно продвигать в обществе свою непопулярную в
массах антисоциальную программу, «продавая» ее людям в
патриотической обертке. И западные политики, которые хотели
видеть Украину инструментом для давления на Россию в
конкурентной внешнеполитической и экономической борьбе, вырастив
здесь послушное им гражданское общество и марионеточные
политические элиты. И российские политики вместе с Януковичем и
Партией регионов, которые долго считали набирающий влияние
украинский национализм удобным пропагандистским жупелом для
мобилизации своего электората против этой угрозы, серьезности
которой они никогда не осознавали. В паруса правым дули все
ветры.
Хуже всего то, что тотальной правой пропаганде никто не
противостоял – потому что тех, кто мог бы серьезно и
аргументированно рассказывать об угрозах национализма и о
реальной истории националистических организаций, практически
никогда не подпускали к статусным СМИ, лишая возможности донести
свои взгляды до общества. В результате этого колоссального
пропагандистского перекоса в Украине выросло целое поколение
людей, которое в принципе не воспринимало критику украинского
национализма, априори считая ее пророссийской или
коммунистической пропагандой. Естественно, речь, прежде всего,
шла об интеллигенции. К примеру, если российская либеральная
общественность до недавнего времени критически и враждебно
относилась к проявлениям русского шовинизма, ксенофобии, нацизма
и государственной патриотической пропаганде, то украинские
журналисты, правозащитники, работники образовательной и
культурной сферы, в своей массе открыто симпатизировали самым
крайним формам украинского национализма, принимая его риторику и
поддерживая его политические цели. В этой среде процветал
социальный расизм, органично совмещенный с обыкновенными
расистскими комплексами, культивируя презрение и ненависть к
пролетарской «совковой» «черни» индустриального Юго-Востока.
Рабочих нередко представляли неполноценными, ущербными
недолюдьми, которые буквально на генетическом уровне (риторика
«крови и почвы» вообще органично воспринята украинскими
либералами) не совместимы с «цивилизационными ценностями»
европейского капитализма и объективно являются
социально-политическими агентами «дикой восточной Орды», мешая
успешному развитию новой Украины. А занятые выживанием
«простые», «посполитые» люди тоже получали свою дозу пропаганды
из газет и телепередач. Ненависть и предрассудки накапливались,
росли – и так не один год. И все это происходило на фоне
постоянного падения общего образовательного уровня населения
страны, которое создало особенно благоприятную почву для
восприятия реакционных мифологем.
В итоге, украинское общество на каком-то этапе полностью
утратило иммунитет к правой и ультраправой идеологии, которая
быстро охватила и поразила весь больной политический организм
страны. Поставьте в такие «лабораторные» условия любую страну
– и через десятилетие «эксперимента» она будет «правой». В
течение «нулевых» годов в Украине проходила обвальная
маргинализация «статусных» левых партий: КПУ, СПУ и ПСПУ – хотя
стоит подчеркнуть, что их лидеры сами несут за это огромную долю
ответственности, вступая в соглашательские сделки с Кучмой,
Ющенко, Тимошенко, Януковичем, и полностью отказавшись от
классовой программы в пользу консервативной
православно-пророссийской риторики. В этой ситуации растущее из
года в год социальное недовольство находило выход в симпатиях к
правому популизму, который обвинял во всех проблемах общества «невыкорчеваное
наследие совка», а также, происки внешних и внутренних «врагов
нации». Людям внушали, что Украина может быть спасена только
усилиями националистического режима, который проводил бы в жизнь
радикальные рыночные реформы – например, по грузинскому образцу,
который всячески рекламировали украинцам. Все это сформировало
почву для идейно-политического альянса ультраправых и либералов
– где первые были силовой составляющей уличных протестов, а
вторые обеспечили им легитимность насильственных действий,
поддержку СМИ и сочувствие международной общественности. Такова
была формула победы «майдана». И цементирующим элементом этого
союза, который щедро благословили представители фрондирующего
против Януковича крупного бизнеса и западные грантодатели, был
именно воинствующий, фундаменталистский антикоммунизм.
Естественно, ослабленные и малочисленные левые не имели в
такой ситуации никаких политических шансов и никак не могли
повлиять на идеологически и политически враждебное им движение.
Влияние и ресурсы левых и правых были попросту несравнимы –
другое дело, что непарламентское левое движение Украины, которое
увязло в бессмысленной междоусобной вражде, тоже
несет за это свою вину. В этом несоответствии сил,
кстати, заключено важное отличие «евромайдана» и «болотных»
протестов. Посетив «Марш миллионов» в Москве, я писал, что
«красная колонна», в которой мы тогда шли, будет невозможной на
новом киевском «майдане» – по причинам, о которых я только что
рассказал.
Этот «майдан» был обречен быть правым и обречен на победу –
не важно, в 2014-м году, или годом позже – потому, что все
предпосылки для его успеха формировались не один год, и не было
никаких общественно-влиятельных сил (в лице популярных левых
антифашистских и антикапиталистических партий или движений),
которые могли бы противостоять правым в борьбе за общественное
сознание и за улицу. «Войско, долженствующее победить, сначала
побеждает, а потом ищет сражения» – знаем мы из Сунь-цзы. Можно
сказать, что майдан победил задолго до своего начала – в те дни,
два года назад, просто произошел качественный скачок, который
оформил эту победу практически, в политическом смысле. Изменить
его идейно-политическую природу, траекторию его развития на тот
момент было нельзя – даже если кому-то очень хотелось в это
по-маниловски верить. Можно долго поливать кактус апельсиновым
соком, но на нем все равно вырастут колючки, а не апельсины. А
два плюс два будет четыре – даже если кто-то надеялся на другой
результат. Он просто не учил арифметику.
– Я понимаю, что история не знает сослагательного
наклонения, но все же… Что должно было быть сделано уже после
переворота 21 февраля, чтобы единая украинская
государственность была сохранена? Или откол Крыма и война на
Донбассе были предопределены вмешательством путинской России?
– Для этого был необходим общественный диалог. Огромное
большинство скептически относившихся к майдану людей в разных
регионах страны не думало ни о каком «сепаратизме» и не питали
никакой симпатии к Януковичу. Есть очень впечатляющее в этом
смысле февральское видео из Севастополя, где, как известно, были
сильны пророссийские настроения. Даже там участники первых «антимайданных»
акций, шокированные, напуганные событиями в Киеве и воинственной
риторикой открыто угрожавших им украинских националистов,
поначалу всего лишь требовали гарантий защиты
культурно-исторических памятников и статуса русского языка,
через какое-то реально реализованное местное самоуправление.
Очень популярным был лозунг «деолигархазации», который наверняка
бы нашел широкую поддержку на Юге и Востоке страны. Он мог бы
стать основанием для общественного компромисса – если бы,
конечно, новая власть не являлась властью коломойских и
порошенко, и сама не была заинтересована в глубоком расколе
общества, а ее сторонники не были бы заражены
националистическими фобиями и рыночными иллюзиями. Многие из них
открыто требовали войны.
Такая позиция органично проистекала из идеологической природы
майдановского движения – глубоко антидемократического и
замешанного на социальном расизме. Его сторонники были охвачены
победной эйфорией, и рассматривали общественно-политический
конфликт как священную, религиозную войну «небесных воинов света
и добра» против диких орков из угольных подземелий,
взаимопонимание с которыми мыслилось невозможным. Именно из этой
установки происходили успешные попытки «расчеловечить» своих
оппонентов (знаменитая «художественная выставка» в апреле 2014
года, где противников майдана представляли опасными животными в
клетках, и появившийся в том же месяце термин «колорады»),
доказать, что они не имеют права на свое мнение и позицию –
вспомните популярный тогда же плакат со слоганом: «вате слова не
давали».
Новый режим поставил на принуждение и диктат. Это был вполне
осознанный выбор, поскольку власть считала, что в условиях
чрезвычайного положения и фактической гражданской войны ей будет
удобно подавить оппозицию и утвердить свою легитимность, списав
на войну все неизбежные социально-экономические проблемы,
которые последовали за переворотом, и попутно устроив масштабный
передел собственности. Кроме того, в Киеве всецело уповали на
внешнюю поддержку и не могли не считаться с националистической
истерией, которую раздували СМИ и стремительно вооружавшиеся
националисты – требуя репрессий и погромов для всех несогласных,
и считая предательством любые призывы к гражданскому диалогу.
Вместо того, чтобы провести объективное расследование гибели
людей в феврале 2014 года – которое, в частности, отразило бы
эпизоды стрельбы и насилия, отмеченные со стороны участников «евромайдана»,
– из этой трагедии сразу же начали делать государственный
пропагандистский культ, взывая к крови и мести. А это
раскручивало маховик насилия в регионах – тем более, что власть
тут же начала вооружать ультраправых, включая осужденных за
уголовные преступления нацистов, которых выпустили из тюрьмы
сразу после переворота, и тут же приступили к нападениям и
стрельбе. Все видели, что они получили карт-бланш на расправу с
несогласными, что их действия легитимизированы новым режимом,
что никто не намерен хотя бы как-то считаться с позицией и
требованиями критиков «евромайдана». И вера в мирный диалог
постепенно обесценивалась.
Путинский режим, безусловно, активно использовал эту ситуацию
в своих целях – но всегда нужно помнить о том, что она стала
естественным следствием киевского переворота.
– Что лично для тебя стало последней чертой, «точкой
кипения», которое определило критическое отношение к «евромайдану»?
– Мы с самого начала очень хорошо понимали, что победа этого
движения будет иметь катастрофические последствия для страны.
Подтверждением этому служат практически все опубликованные тогда
нами прогнозы. У американского левого писателя-фантаста Эдвина
Табба есть рассказ «Ваза эпохи Мин» – один из его героев
предвидит близкую ядерную войну. Лично у меня были тогда похожие
ощущения. Хотя, вместо того, чтобы созерцать произведения
искусства в ожидании неизбежной катастрофы, мы, все же пытались
понять, что могут и должны делать в этой ситуации левые.
Было ясно, что поддержка Януковича, против которого многие из
нас начали выступать еще в бытность его донецким губернатором,
также недопустима. Критикуя договор об экономической ассоциации
с ЕС, который подробно
разобрал в докладе Сергей Киричук, мы, вместе с тем,
так же критически разбирали предложенные Украине условия
вступления в Таможенный Союз. Левые не могли выступать на
стороне участников этого противостояния, и были слишком слабыми,
чтобы проводить самостоятельную политику, которая могла бы
как-то повлиять на ситуацию – в силу причин, о которых мы уже
достаточно подробно поговорили. Изначально некоторые товарищи
питали надежду на то, что массовые акции в Киеве можно
попытаться использовать для пропаганды – не для открытой
пропаганды левых идей, которая изначально была невозможной – а,
по крайней мере, для рекламы профсоюзной кампании против
повышения тарифов на проезд, с чисто социальной, аполитичной
риторикой. Но уже в первых числах декабря, когда братья Левины
организовали на Крещатике такой пропагандистский пикет, их почти
сразу же избили и ограбили по прямому призыву со сцены майдана,
ведущий которого послал толпу «бить коммунистов». У них забрали
звукоаппаратуру и поломали агитационную палатку.
Через несколько дней последовало еще одно подобное нападение,
и другие инциденты, которые в итоге закончились погромом нашего
офиса, организованного неонацистами. Впоследствии, мы проводили
в Киеве – прямо на людных станциях метро – мирные акции против
угрозы гражданской войны, дважды пикетировали российское
посольство, а также посольства США и Великобритании – в
поддержку российских политзаключенных на день рождения Сергея
Удальцова и с требованиями прекратить империалистическое
вмешательство в дела нашей страны, разжигающее внутренний
конфликт. Почти каждый раз это заканчивалось попытками нападения
со стороны ультраправых. Но нападение на пикет в самом начале «евромайдана»
было знаковым моментом. Ведь Левиных били и грабили те самые
люди, которые лицемерно протестовали против милицейского разгона
националистической молодежи. Мы убедились, что либеральные
участники «майдана» готовы без проблем простить им это насилие –
хотя они участвовали с Левиными в десятках совместных акций. А
уже спустя полгода некоторые из них точно так же оправдывали
убийства 2 мая в Одессе.
– Известный организатор обмена военнопленными Рубан
как-то высказался в том духе, что на Юго-Востоке восстали те,
кто не хотел довольствоваться скромными результатами майдана,
свергшего Януковича, но оставившего без изменения господство
нуворишей в Украине. Мол, антимайдан – это отрицание, но,
одновременно, и продолжение майдана. Как ты можешь
прокомментировать это взгляд?
– Да, это важный момент. Хотя многие сторонники киевского «евромайдана»
всегда видели в жителях Юго-Востока пассивное и забитое, рабски
послушное «регионалам» быдло, этот регион имел впечатляющие
традиции социального протеста. Мы наблюдали это еще в 90-х и
начале «нулевых», когда помогали в организации забастовок и
шахтерских маршей. В то время, как в Киеве царствовала
кучмовская «стабильность», а интеллигенция видела в слове
«революция» опасный архаизм из советского словаря, на Луганщине
и Донецке проходили масштабные выступления рабочих – такие, как
знаменитое «Луганское побоище» на День независимости в 1998
году, когда ОМОН жестоко избил профсоюзных активистов из
Краснодона. Многие местные организации КПУ были очень боевыми, и
традиционно представляли собой главную оппозицию местным
«регионалам», поскольку другой влиятельной оппозиции в регионе
не было. И это довольно часто приводило к жестким конфликтам.
Во время «евромайдана» на Юго-Востоке внимательно следили за
событиями в Киеве по телевизору. Местные жители также были
недовольны Януковичем. Да, их отталкивала откровенно враждебная
по отношению к ним националистическая риторика участников
киевских акций, но многие были не против выйти на протест под
социальными лозунгами. Это проявилось весной 2014 года, когда в
регионах начались протесты против действий только что
захвативших власть в Киеве политиков. В них приняли участие
местные «буйные» – низовые политически-активные элементы, среди
которых было немало членов КПУ и других левых структур, для
которых были важны не только требования защиты русского языка,
но и лозунги борьбы с олигархами. Причем, на Донбассе они, как
правило, в течение многих лет конфликтовали с местными
чиновниками и бизнесменами из Партии регионов.
Кредо этих людей выразил в своем первом известном видеобращении Алексей
Мозговой: «Как мы боролись против чиновников, депутатов и
олигархов, так и будем бороться. Фашизм, который идет к нам
сюда, это отдельная история. Но своих местных «нехороших людей»
у нас хватает, и даже больше, чем «Правого сектора». На сегодня
кто-нибудь видел «Правый сектор»? Нет. А товарища, который сидит
в кабинете и которому плевать на народ? Вот это и есть наш
главный враг. И сейчас их все больше становится». Остается
добавить, что до войны Мозговой профессионально занимался
исполнением украинских народных песен, которые сам и писал. И,
по некоторым данным, с симпатией отнесся к «первому» майдану
2004 года.
Эти люди во многом копировали действия «евромайдановцев» –
включая организацию митингов, «дружин» и захват админзданий,
которые еще с декабря 2013 года широко практиковались в Киеве и
на Западной Украине. На это обратил внимание покойный Всеволод
Петровский, который написал тогда об этом известную статью: «Загляни
в свое зеркало, майдан». Кстати, личность самого
Петровского хорошо показывает, какие разные люди принимали
участие в этом движении. Человек леволиберальных взглядов,
молодой успешный тележурналист, автор талантливых стихов на
украинском и переводчик Сергея Жадана, Всеволод активно
поддерживал выступления против Януковича, и написал подробный
критический разбор «законов 19 января». Он меньше всего походил
на стереотипный образ «донецкого орка» и сторонника «русского
мира», и имел возможность уехать к проживающим в США родителям.
Однако, вместо этого, погиб в боях под Дебальцево.
Что же до такой степени оттолкнуло от «евромайдана» множество
подобных людей, которые никогда не имели предубеждений против
жителей Киева, Западной Украины, украинской культуры и
украинского языка? Ожесточенная националистическая враждебность
к жителям Юго-Востока, а также то, что новый режим очень быстро
сделал ставку именно на олигархов или их прямых ставленников,
избрав президентом Порошенко, отдав Юго-Восток в руки
Коломойского, Корбана, Филатова, Таруты, Палицы, Балуты,
откровенно поощряя их к силовому подавлению оппозиции. Это
сделало «антиолигархическую» риторику едва ли не самой знаковой
и популярной в «антимайдановских» выступлениях. И, в этом
смысле, очень характерно, что большинство видных и влиятельных
капиталистов быстро переехали из Донецка и Луганска в Киев. А в
Торезе и Шахтерске «антимайдан» вообще получил форму конфликта
работников нелегальных шахт-«копанок» и их бывшего хозяина
Онищенко-Абальмаза, который сформировал потом печально известные
грабежами, пытками и изнасилованиями батальоны «Шахтерск» и
«Торнадо».
Впрочем, стоит отметить, что антиолигархическая риторика «антимайданов»
во всех других отношениях осталась только риторикой. На этот
счет тоже не должно быть никаких ненужных иллюзий. Но факт в
том, что националистическая, неолиберальная и «донбассофобская»
повестка майдана искусственно разделила людей на Западе и
Востоке страны. Хотя если бы в Украине возникло социальное по
своему политическому и идеологическому характеру движение,
«снявшее» и преодолевшее националистические предрассудки, многие
из них оказались бы в нем по одну сторону баррикад – в общей
борьбе против чиновников и капиталистов.
– Пресловутый «русский национализм» на Юго-Востоке.
Насколько он был и остается влиятельной силой внутри
сопротивления? Насколько коммунистам комфортно в этой среде?
– Дело в том, что влияние этого фактора было откровенно
выгодно преувеличивать и раздувать как сторонникам киевской, так
и сторонникам кремлевской власти. Огромные пропагандистские
машины враждующих государств два года старательно пытались
свести все причины протестов условного «антимайдана» к якобы
поголовно «пророссийской» позиции жителей Юго-Востока,
выхолащивая или замалчивая любые протестные действия или
заявления с социальной повесткой – поскольку упоминать об этом
было невыгодно и опасно и для Киева, и для Москвы. На самом
деле, в протестах участвовали представители самых разных
взглядов – тем более, что они проходили в разных городах, были
очень разнородными, и в отличие от конспирологических мифов,
обычно никем не организовывались и не направлялись (что, в
основном, и способствовало их поражению). Русские националисты
никогда не имели в Украине существенного влияния, за исключением
Крыма. Более того, в последние годы перед майданом они
откровенно проигрывали конкуренцию более «модному» и
влиятельному украинскому национализму субкультурного
неонацистского толка, который распространялся среди молодежи
через среду футбольных фанатов – в том числе, и на востоке
страны. Поэтому, представители националистических группировок
доминировали далеко не везде. Если в Донецке русские
националисты (в том числе, приехавшие из России и Крыма) сыграли
в «антимайдане» заметную и активную роль, то, например, в
Харькове, их влияние было очень невелико – люди выходили там
протестовать под условно-просоветскими лозунгами, требуя
сохранить памятники, заводы и мир на своей земле. Даже если при
этом они не хотели разрушать нормальные отношения со страной,
граница которой проходит в 90 километрах от их города, в которой
живет их родня и куда они ездят на базар, то, на самом деле, это
вовсе не «пророссийские» настроения, и в них не было ничего
антиукраинского. На «антимайданах» встречались российские флаги
– но их было гораздо меньше, чем флагов ЕС, США и черно-красных
знамен на киевском «евромайдане».
В остальном, нужно понимать – Донбасс развивался в Украине, с
ее очень правым и консервативным обществом. И, поэтому в нем,
как в зеркале (вспомним еще раз слова Петровского) можно видеть
последствия общих для Украины болезней – в частности, растущее у
нас из-года в год влияние клерикалов, ксенофобов и популистов
право-консервативного толка. Все это было в Донецке до войны –
как и в Киеве или Львове – и, судя по многим признакам, все это
там никуда не делось. А уж в Киеве и Львове – тем более. Просто
украинские националисты и их российская группа поддержки
старательно выискивают на Донбассе те пороки и проблемы, которые
они так же старательно стараются не замечать в самой Украине.
Хотя, проблемы, по сути, одни и те же.
Насколько комфортно чувствуют себя левые Донецка и Луганска?
Мне кажется, правильно будет спросить об этом у тех, кто там
живет. Да, руководство ДНР и ЛНР не преследует местных левых и
не продвигает антикоммунистическую повестку, которая стала
идеологическим базисом нынешней украинской власти. Многие левые
достаточно активны там в общественной жизни. Но и в местную
политику их пока что стараются не допускать – в качестве
каких-то организованных политических сил. И это, конечно,
симптоматично.
– Есть вероятность, что по итогам минского процесса
люди на разделенных территориях снова будут жить в одном
государстве. Но что должно произойти, чтобы донетчанин и
львовянин осознали себя частью одного политического и
культурного пространства добровольно, без насилия и принуждения
олигархов и националистов?
– С украинской стороны для этого нужна реальная
демократизация общественно-политической жизни в Украине:
прекращение шовинистической пропаганды и преследований
оппозиции, освобождение политзаключенных, сворачивание
дискриминационной антикоммунистической политики, роспуск
ультраправых подразделений, реальное наказание военных
преступников, реализация права на мирные собрания и отмена
цензуры. Аналогичные процессы должны пройти и ДНР-ЛНР. Но и
этого мало – нужна многолетняя политика преодоления ненависти и
вражды – очень взвешенная, кропотливая и упорная. А ее очень
трудно реализовать в условиях нестабильности, хаоса, разрухи и
нищеты.
Пока же по факту нет даже реального прекращения боевых
действий, а страна стремительно скатывается в пропасть кризиса,
глубину которого даже сейчас представляют себе далеко не все.
Хотя давно понятно, что нас ждет полноценная и системная
социально-экономическая катастрофа.
Однако, я, безусловно, верю в то, что жителям Донецка и
Львова нечего делить между собой – и искусственно раздутая
правящими элитами ненависть, которая разделила и стравила людей,
будет однажды преодолена. Сколько бы времени для этого не
понадобилось.
– Какова была в течение этих двух лет позиция
украинских профсоюзов?
– Украинские профсоюзы традиционно были маловлиятельными и
практически полностью зависели от различных политических
группировок. Но по итогам «евромайдана» снизилась даже их
прежняя незначительная роль в общественной жизни страны. ФПУ,
которая в основном поддерживала прошлую власть, находится в
стагнации. КНПУ, представители которой в основном поддержали «евромайдан»
– в силу давних политических связей их лидера Волынца с Юлией
Тимошенко – все чаще подпадает под давление новой власти,
несмотря на свою полную политическую лояльность. В течение
последних двух лет власти не раз преследовали организаторов
социальных протестов, угрожая им обвинениями в «сепаратизме»,
как это, например, было с организаторами протеста транспортников
в Киеве. В июне прошлого года Волынца и его активистов забрали
на допросы без присутствия адвокатов, после чего он пригрозил
голодовкой и заявил, что спецслужбы «целенаправленно
препятствует деятельности профсоюзов в стране».
Успехи профсоюзников случаются сейчас очень редко – в
основном, это отдельные факты частичного погашения
задолженностей по зарплате, которые в целом постоянно растут. На
массовые, системные процессы – ликвидацию предприятий,
сокращение рабочих дней и увольнение работников, падение
реального уровня зарплат и ликвидацию соцльгот, незаконную
мобилизацию на рабочих местах, они никак не влияют. Против
участников акций социального протеста все чаще выставляют
вооруженных людей. А на днях представители «Правого сектора»
избили лидера профкома шахты «Нововолынская» – причем, открыто и
демонстративно, прямо в офисе директора шахты. Шахтеры заявили,
что националисты действовали по указке киевских чиновников,
которые добиваются ликвидации этого предприятия, и чувствуют
себя полностью безнаказанными – поскольку офис ПС расположен
рядом с местной милицией, и националисты делают в этом
западноукраинском регионе все, что хотят.
– Из уст российских и украинских «евролевых» довольно
часто можно услышать упрек «левым антимайдана» в советском
фетишизме. Мол, не может «ленинопад» восприниматься как
серьезное подтверждение антикоммунизма украинского общества.
Валят памятники не лидеру мирового социализма, а человеку,
которого связывают сегодня с пророссийским лобби на Украине, с
продажной и прогнившей КПУ. И вообще, сам Ленин явно был бы не в
восторге от такого количества каменных истуканов в его честь.
Следовательно, концентрация внимания на уничтожении памятников,
переименовании географических объектов запирает левых в гетто «совковости»,
маргинализирует их. Как ты оцениваешь такую позицию?
– Я уже давно не слышал этой лукавой риторики, которая
действительно звучала когда-то, в 2014 году. Потому что теперь,
когда «декоммунизация» приняла нынешний дикий размах и дикие
формы – запрет левых организаций и их символики, вандализация
памятников истории и монументального искусства, уничтожение и
переименование всего, что связано с традицией левого и рабочего
движения, включая имена Маркса и Розы, даты 1 мая и 8 марта,
имена демократических социалистов, борцов с нацизмом, феминисток
и анархистов, поэтов, ученых, писателей и художников –
совершенно очевидно, насколько реакционным является этот
процесс. Оправдать его просто нельзя – причем, не только с левых
позиций, но и с точки зрения любого культурного, образованного
человека.
А еще более важно то, что на месте уничтоженного тут же
воздвигаются настоящие идолы – безвкусно-вульгарные и
реакционные по своему содержанию памятники, улицы называют в
честь нацистов, клерикалов и погромщиков. И это показывает,
насколько значимую роль в борьбе за общественное сознание имеют
эти «фетиши», с помощью которых ультраправые подчиняют себе
сейчас общественное пространство страны.
Хотя для российских или белорусских левых это предупреждение
– те, кто оправдывает уничтожение левого культурно-исторического
наследия в Украине, желают того же и для ваших стран. Какой
риторикой они бы это не прикрывали.
– Украинские левые, занявшие позиции поддержки
майдана. Кем они для тебя являются на рациональном и чувственном
уровне? Ведь с некоторыми из них ты состоял в одной Организации
марксистов? Есть ли будущее у этих групп – как классовых
социалистических организаций? Возможно и нужно ли примирение
левых Украины?
- Одна украинская левая активистка как-то пообещала подарить
левым сторонникам «евромайдана» плакат с лозунгом «мыши за
кота!», имея в виду, что позиция поддержки враждебного левым,
антисоциального и ультранационалистического движения выглядит
самоубийственной нелепостью. Как и знамена с эмблемой Евросоюза
на знаменах красного цвета, которые вызвали бы шок у любого
европейского левого. Как заметил на фейсбуке Владимир Ищенко,
это все равно, что российский гербовый орел на фоне красного
флага.
На самом же деле, в этой печальной и комичной истории нет
ничего нового и необычного. Социал-шовинизм, поддержка войны,
которую ведет собственное буржуазное националистическое
правительство – это очень старые болезни левого движения. Именно
на этой почве начал постепенно развиваться после Триполитанской
войны итальянский фашизм. Во время Первой мировой, в условиях
патриотической истерии, подобным патриотическим настроениям
поддалась большая часть европейских социалистов того времени –
хотя это были блестяще образованные марксисты, идейные
синдикалисты и анархисты, признанные классики социалистической
мысли, за спиной которых стояли влиятельные массовые партии и
профсоюзы. Сторонники Циммервальда и «революционного
пораженчества» были в то время абсолютным меньшинством. В России
их всячески преследовали, а после Февральской революции зачастую
арестовывали и убивали, после истерических митингов с плакатами
«Верните Ленина Вильгельму!» – хотя у власти уже находилось
«социалистическое правительство», с которым сотрудничали
Плеханов и Кропоткин.
В межвоенные годы «революционный антикоммунистический
национализм» стал неотъемлемой чертой всех европейских
фашистских движений. Стоит вспомнить и послевоенную
маккартистскую истерию в США, когда целый ряд ультралевых
деятелей, таких как Истмен, Шахтман и люди из их окружения,
постепенно перешли от «леволиберального» антисоветизма к
воинствующему антикоммунизму, открытому доносительству на левых,
поддержке корейской и вьетнамской войны. А затем помогли
сформировать интеллектуальный субстрат для развития идеологии
неоконсерватизма и неолиберального «восстания элит».
Украинская непарламентская левая была конгломератом
малочисленных и совершенно не известных обществу групп, которые
находились в состоянии бессмысленной перманентной грызни. У
левых отсутствовал даже элементарный «инстинкт выживания»,
который, казалось бы, должен подталкивать их к тому, чтобы
держаться вместе в очень неблагоприятной для них среде. В
движении находилось много случайных людей, которые попали сюда
ради участия в тусовке, и имели очень поверхностное
представление о социализме или анархизме. Вместе с тем, эта
среда была обильно насыщена теми же патриотическими и
либеральными иллюзиями, которые доминировали в постепенно
сходившем с ума на националистической почве обществе. Ведь
пропаганда в школах, вузах, по телевизору и в газетах
действовала и на эту новую генерацию левых.
Поэтому, лично у меня не было сомнений в том, что некоторые
из этих людей не выдержат патриотической истерии такого накала,
которую генерировала майдановская среда. Их идейная и
политическая капитуляция перед господствующем в обществе правым
дискурсом была предопределена. Причем, даже те, кто, в общем-то,
понимал, к чему идет дело, часто не могли найти в себе силы
пойти против течения и противопоставить свою критическую позицию
мнению родных, друзей, однокурсников, сослуживцев. Срабатывал
эффект эйфории массового действа – пусть даже его результаты
изначально виделись очень сомнительными. Многих соблазняло
участие в «драйвовом» экшене, с возможностью жечь шины,
бросаться камнями в милицию, и ставить на аватарки в соцсетях
сделанные на фоне баррикад снимки. Кроме того, пропаганда
сторонников майдана представляла дело так, будто у конфликта нет
третьей стороны, и те, кто их не поддерживал, якобы
автоматически становились соучастниками власти. Чтобы
противостоять всему этому давлению, нужно было, по крайней,
иметь идейную убежденность, базис знаний и личную силу воли –
что давно стало дефицитом в левой среде.
Я не держу зла на этих людей. Их сломали тогда до такой
степени, что они в считанные недели превратились в группу
поддержки избивавших их неонацистов и считали своим достижением
министерский пост правого политика Квита, который брутально
вытирал о них ноги всего за год до майдана, изгнав левых
либералов из стен Киево-Могилянской академии – а теперь
уничтожает украинское образование. Даже подписанты доносов и
боевики ультраправых подразделений, которые призывают убивать
коммунистов – это тоже жертвы того, что произошло. Многие из них
уже перестали относить себя к левым и полностью перешли в
либерально-националистический лагерь – за что надо по-своему
поблагодарить «евромайдан». Их политическое влияние и раньше
было крайне невелико, а сейчас окончательно сошло к нулю –
потому что в обществе, где тотально господствуют правые,
непросто даже «левым» шовинистам, которые старательно агитируют
против мира и за продолжение войны, чтобы их приняли за своих, и
просто не били. Они не нужны ни патриотическому электорату,
который и без того запутался в целой куче конкурирующих на этом
поле националистических политгрупп, ни разочарованным в майдане
людям, которые видят в них экзотическую разновидность
националистов.
Что же касается тех сторонников «евромайдана», которые
критикуют сейчас его последствия и переосмысливают произошедшие
два года назад события – диалог с ними необходим, а будущее
сотрудничество – неизбежно. Массовое демократическое левое
движение будет на равных объединять таких людей со вчерашними
противниками майдана. Для этого нужно будет пройти длинный путь,
научившись взаимодействовать в общих интересах трудящихся своей
страны, а не ради удовлетворения сектантских комплексов и личных
амбиций. Но ему нет альтернативы. Опыт последних двух лет
показывает – мало видеть будущее, надо уметь его изменить. Для
этого нужны силы, а у левых их крайне мало – без солидарности и
сотрудничества тут не обойтись.
[главная страница
сайта]
[оглавление
номера]
[архив
газеты]
[последний номер]
|