РЕГИОНАЛЬНАЯ ПАРТИЯ КОММУНИСТОВ И АССОЦИАЦИЯ МАРКСИСТСКИХ ОРГАНИЗАЦИЙ

Коммунист Ленинграда № 2/2009 (68)..........вернуться к оглавлению

Локомотивы  и  жертвы

         В современной борьбе идей очень важное место занимает тема революции и гражданской войны. В «массовой информации» господствует антиреволюционная и антикоммунистическая пропаганда.  На самых разных уровнях  - от примитивно хамского до псевдоученого,  она максимально эксплуатирует все,  что можно использовать для очернения великой революции и победившей тогда большевистской партии.  Всего удобнее многомиллионные жертвы тогдашнего «общественного развития».  Те, кто считает себя наследниками великой революции,  должны дать отпор враждебной пропаганде.  Его эффективность, помимо убежденности, прямо зависит от компетентности участников борьбы.  Противникам легче, они успешно компенсируют ее недостаток материально-пропагандистским превосходством.  А нам тем более нужна компетентность, потому что другого оружия у нас нет.  Предлагая читателю данную статью,  выражаю надежду,  что она поможет ему лучше вооружиться для идейного противостояния.

          Начнем с общего замечания.  Марксизм  - не единственная революционная идеология в широком спектре историко-мировоззренческих направлений.  Но именно Марксу принадлежит самое яркое определение значения революции:  «Революции  - локомотивы истории».  Карл Маркс предельно четко противопоставляет быстрое, творческое, энергичное развитие застою, маразму, серому консерватизму.  Серые, тупоголовые, безжизненно бледные «оппоненты» возражают:  а цена-то радикального прогресса какова?  Революционеры находят, что ответить,  - маразм тоже в конечном счете недешево обходится.  Но по отношению ко всякой великой революции не стоит забывать,  что она неизбежно порождает сильную контрреволюцию, которая тоже локомотив истории и тоже пожирает множество жертв,  только тянет в противоположном направлении.  Именно так обстоит дело с нашей революцией.  Попробуем, не оправдываясь достижениями,  объективно оценить количество жертв революционного периода и «вклад» революции и контрреволюции в это трагическое жертвоприношение.

          Любая попытка объективного подхода к проблеме наталкивается на очень серьезное затруднение  - отсутствие надежных прямых данных о количестве жертв и распределении их по группам и периодам.  Из косвенных данных следует ориентироваться на наиболее надежные.  Требование надежности однозначно диктует выбор главного источника.  Это данные ближайшей к изучаемому периоду переписи населения,  то есть всесоюзной переписи 1926 года.  Профессиональные статистики единодушно дают этой переписи очень высокую оценку.  Итак, согласно переписи 1926 года,  количество людей, доживших до переписи, по годам рождения  (с 1915 по 1922)  изменялось так:   2,67 – 2,90 – 2,32 – 3,33 – 3,02 – 3,06 – 3,54 – 3,65 (млн.).  1913 году соответствует 3,66 млн., а 1923  - 4,54 млн.  В этом ряду неправдоподобна цифра за 1916 год (2,90 млн.).  На самом деле в 1916 году на свет появилось меньше детей,  чем в 1915.  Статистики объясняют эту неувязку «аккумуляцией.».  Отвечая на вопросы переписчиков,  люди зачастую округляют свой возраст.  Получается преувеличение количества 10-летних детей (1916 года рождения) по сравнению с 9-  и 11-летними.  Надо иметь это в виду,  однако общие выводы от этой неточности не зависят.  Общая численность населения,  зафиксированная в декабре 1926 года, составляет без  малого 147 млн., причем женщин почти на 6 млн. больше, чем мужчин.

          Намного менее надежны остальные данные,  без которых не обойтись, однако, при оценке потерь.  Согласно дореволюционной статистике чистый прирост населения в «нормальные» годы составлял 2,4 млн. в год,  а рождаемость  - 7 млн.  При этом до 25% новорожденных  не доживало до года,  а до 5 лет  - почти 45%.  И это в благополучные времена.  Очень велик разброс оценок численности населения в 1914 году (накануне империалистической войны) в границах 1926 года.  Будем ориентироваться на сравнительно правдоподобную оценку в широком интервале  -  142 – 147 млн. человек.  При этих предположениях дефицит населения к 1926 году по сравнению с гипотетическим вариантом «демографического развития без катаклизмов» достигает 25-30 млн.  Это огромная величина.  Причем прямые боевые потери сравнительно невелики:  около 2 млн. в империалистическую войну и почти столько же в гражданскую,  включая все виды террора и бандитизма.  Впрочем, «боевые потери» гражданской войны, в отличие от империалистической,  фактически включают санитарные.  На 250 тысяч красноармейцев, погибших в боях 1918-20 годов,  приходится более 450 тысяч умерших от ран и болезней в госпиталях. Еще более радикально соотношение прямых боевых и безвозвратных санитарных потерь для 1921-22 годов  - 10 тысяч и 200 тысяч.  То есть санитарные потери превысили в эти годы боевые в 20 (!) раз.  Так что большую часть «боевых» потерь гражданской войны составляют потери не от самой войны, а от порожденной ею разрухи. В еще большей степени разруха была непосредственной причиной гибели гражданского населения.

          Как распределяются потери  1915-22 годов по частям рассматриваемого периода? Ориентируясь на данные переписи 1926 года и оценку погибших в боях (2 млн.), можно оценить потери империалистической войны (1914-17) в 8-9 млн.  ( 5-6 млн. неродившихся, 2 млн. «боевых», 1 млн. от разрухи, которая началась еще при царе и намного усилилась при Временном правительстве).  Примерно вдвое больше приходится на гражданскую войну (6-7 млн. неродившихся, 2 млн. эмигрировавших, менее 2 млн. погибших в боях, от террора и бандитизма,  и  8-9 млн. погибших от разрухи).  Максимум боевых потерь приходится на 1919-20 годы,  максимум погибших от террора  - на конец 1918 и 1919 годы.  Если распределить по годам погибших от разрухи в 1918-22 годах так же,  как неродившихся (согласно данным переписи 1926 года), получится такой ряд:  1,5 – 2,5 – 2,0 – 1,5 – 1,5 (млн.).  Что такое «погибшие от разрухи»?  Эти люди погибли от тяжелых условий жизни, голода, эпидемий и их последствий.  В 1918-19 годах большой урон нанесла эпидемия гриппа «испанки».  Потери от нее неправильно списывать на разруху.  В те же годы «испанка» погубила сотни тысяч американцев,  хотя в США никакой разрухи не было.  Но эпидемии дизентерии, холеры, детских инфекций, а главное, тифа, были порождены, конечно, разрухой.  Каковы причины столь смертоносной разрухи именно в России?  Главное, понятно, сама гражданская война после трех лет войны империалистической.  Но были и особые условия, отличавшие Россию от других участников империалистической войны.  В частности, вполне средневековый уровень санитарно-гигиенической культуры большинства населения.  Инфекционные болезни были широко распространены в «России, которую мы потеряли» и в самые благополучные времена.  Уже упоминалось, что «нормальным» считался запредельный по меркам тогдашней цивилизации уровень детской смертности.  Разруха началась еще при царе и усилилась при Временном правительстве.  Но гигантский качественный скачок состоялся зимой 1917-18 годов при стихийной, неорганизованной демобилизации многомиллионной армии.  Миллионы мужиков с винтовками в руках, не подчиняясь никакому порядку и никаким санитарным правилам, штурмовали вокзалы и поезда.  Железные дороги  - великое достижение цивилизации,  стали очагом и рассадником эпидемий.  Города были в отвратительном санитарном состоянии еще до войны.  Но развал того жалкого городского хозяйства, которое было,  в громадной степени обострил и без того крайне тяжелую эпидемическую ситуацию.  Еще более усугубила ее гражданская война.  Эпидемии не прекращались с 1918 года до конца гражданской войны, усиливаясь при обострении военного противостояния и временно ослабевая при недолгих передышках.

          Наряду с эпидемиями гигантской смертоносной силой был голод. Дореволюционная Россия вывозила за границу огромное количество хлеба, в основном в те страны, которые сами производили на душу населения больше хлеба, чем Россия.  В результате очень большая часть населения  - городская и сельская беднота,  жила впроголодь даже в благополучные годы.  А в неурожайные годы миллионы людей испытывали голод, близкий к смертельному.  В те же годы активизировались очаги эпидемий. Развитие капитализма усилило рост городов и географическую специализацию производства.  Производство товарного зерна,  которым снабжались города  Центра и Петроградского региона,  было сосредоточено на юге и востоке,  в районах рискованного земледелия. Из них доставляли хлеб в потребляющие местности железнодорожным и водным транспортом.  Транспортная система была самым слабым местом экономики страны.  В годы империалистической войны природа не посылала России серьезных испытаний. Посевные площади и урожаи последовательно сокращались,  но не очень сильно. Поскольку экспорт хлеба был прекращен,  в принципе его хватало для снабжения армии и населения почти на довоенном (то есть для многих полуголодном) уровне  - в отличие, например, от Германии, где потребление продовольствия сильно сократилось.  Россию подвела не природа, а общественная система.  Еще при царе в столицах начались перебои с хлебом из-за транспортных затруднений.  Развал финансовой системы нарушил традиционные хозяйственные связи.  Владельцы хлеба стали сокращать поставки, не желая обменивать реальные (и растущие в цене) ценности на все более условные деньги.  Выиграли от развала, конечно, спекулянты, за счет, естественно, простого народа.  При Временном правительстве те же «процессы» пошли нарастающим темпом.  И все же до настоящего голода в столицах тогда не дошло.  Голод в столицах разразился тогда,  когда власть уже перешла к большевикам.  А про смертельный голод в сельской местности, особенно в производящих регионах, до 1920 года ничего не было слышно.  Сменявшие друг друга власти, в общем, понимали,  что в условиях развала финансов единственным выходом является натурализация хозяйства и контроль государства над продовольственными ресурсами.  Продразверстка была объявлена еще при царе, в конце 1916 года.  После Февральской революции Временное правительство объявило хлебную монополию.  Но ни царские министры,  ни временные,  не сумели фактически реализовать объявленные меры.  Для того нужна была диктатура, при том больше всего направленная именно против тех классов,  представителями которых были министры.  Насущно необходимые меры осуществили фактически только большевики.

          Голод в столицах всегда был для большевиков серьезнейшей проблемой.  Преодолеть его они не могли до 1923 года.  Крайним напряжением сил, комбедами, продотрядами и продразверсткой, им удалось лишь в известной мере смягчить его последствия.  При этом городское население сократилось на треть (на 8 млн.), в том числе население Москвы вдвое, а Петрограда втрое.  Помимо государственного нормированного распределения в самые суровые годы военного коммунизма функционировал черный рынок,  на котором население приобретало недостающие продукты у мешочников (мелких спекулянтов).  Из того факта,  что в среднем население покупало на черном рынке почти столько же продовольствия, сколько получало по карточкам, иные теперешние умники делают вывод, что хлебная монополия была ошибкой.  Надо было, дескать, не мешать мешочникам снабжать горожан по свободным ценам, и все было бы в порядке.  Эти умники забыли про армию, снабжение которой мешочниками совсем уж нелепо. Что же касается городского населения,  то средние цифры всегда скрывают громадное фактическое неравенство.  Покупать продукты на черном рынке имела возможность лишь часть населения.  А большинство при отсутствии государственного снабжения было бы обречено на еще большие лишения и, соответственно, еще большую смертность, чем это было фактически при большевиках.  Впрочем, политика большевиков не была стопроцентно последовательной.  Наряду с централизованными заготовками допускали в ограниченном масштабе самостоятельное добывание продовольствия.  Таких заготовителей называли «двухпудниками» и «полуторапудниками»  - по разрешенным размерам самостоятельных заготовок.

          Потери городского населения от голода и эпидемий можно оценить лишь очень приблизительно.  Уже говорилось, что его общая численность сократилась на 8 млн. В 1919 году смертность в Петрограде превысила 80 человек на 1000,  в Москве  - 50 (против «нормальной» 20).  В менее многочисленных городах превышение смертности над «нормальным» уровнем было значительно меньше.  Считая среднюю численность городского населения в гражданскую  войну на уровне 20 млн., получаем количество погибших от разрухи и террора в пределах 1-2 млн.  Это очень много, но в сравнении с общим количеством жертв разрухи (8-10 млн.) «вклад» горожан не очень велик.  Куда делись остальные 6-7 млн. «сократившихся»горожан?  Более 1 млн. в конечном счете оказались в эмиграции, часть из них через местности, побывавшие под властью Скоропадского, Петлюры, Деникина, Колчака. А остальные 4-6 млн. переселились временно в сельскую местность, где пережили самые тяжелые времена.  Намного больше, чем в городах Центра, разруха погубила жителей востока и юга, где неоднократно менялась власть и прошли фронты гражданской войны. Это были основные хлебопроизводящие регионы.  Именно они пострадали в наибольшей степени от гражданской войны, а в 1921-22 годах  - от жесточайшего голода.  Отрывочные статистические данные, которые имеются, указывают на противоположные тенденции развития сельского хозяйства в производящих и потребляющих регионах.  В производящих регионах производство неуклонно деградировало, даже без климатической катастрофы.  А в потребляющих местностях производство продовольствия росло, причем на огородах больше, чем на полях.  Огородничество стало серьезным подспорьем, в том числе и для горожан.  Можно напомнить для иллюстрации следующий эпизод.  В октябре 1920 года Советскую Россию посетил знаменитый английский писатель Герберт Уэллс.  Широко известна его тогдашняя встреча с В.И.Лениным.  Для нас здесь интерес представляет другое.  Уэллс был пригашен на заседание Петроградского Совета и даже принял приглашение выступить с его трибуны.  В своей книге «Россия во мгле» он отметил, что попал не на деловое заседание, а в атмосферу многолюдного митинга.  Хотя на заседании обсуждались важнейшие общегосударственные вопросы, в том числе невыгодные условия мира с Польшей,  самый большой интерес присутствовавших вызвал вопрос об огородничестве.  Люди вскакивали, ругались, кричали с места, перебивали друг друга.  Очевидно, развитие огородничества было вопросом выживания для самой широкой массы столичных жителей.

          Основной «вклад» в потери от разрухи внесли густонаселенные местности юга.  Самый большой урон они понесли от войны в 1918-20 годах, и они же больше всего пострадали от голода 1921-22 годов.  Широко распространенные оценки количества жертв этого голода (5 млн. человек) сильно преувеличены.  Если верны приведенные выше общие оценки потерь, приходящиеся на 1921-22 годы  - по 1,5 млн. (а они опираются на надежные данные переписи 1926 года), можно считать наиболее вероятным,  что от голода и его последствий тогда погибло около 2 млн. человек.  Из причин бедствия не вызывают сомнений климатическая катастрофа и военное разорение.  Крайне сомнительна версия о сокращении посевов под давлением продразверстки.  В принципе такое последствие военного коммунизма, конечно, имело место.  Но в конкретных условиях 1921 года оно не имело никакого значения.  Чем больше площадей было бы засеяно в пострадавших районах весной 1921 года,  тем больше посевов погибло бы от засухи и тем больше было бы напрасно израсходовано драгоценных семян.  В условиях подобных климатических катастроф смягчить последствия могут только имеющиеся запасы и правильное их распределение.  Правильность распределения оставляла желать лучшего, но тогда некому было распределить лучше крайне несовершенного советского государства.  Самым худшим из последствий несовершенства был недостаточный     уровень государственных заготовок.  С 1917-18 по 1920-21 он неуклонно возрастал: 73-107-212-367 млн. пудов.  Оценки валового сбора зерна в годы гражданской войны весьма ненадежны, но для примерной ориентировки приходится использовать те данные, которые есть. Средний урожай в довоенные годы (1909-13) составлял 3,8 млрд. пудов, в 1917  - 3,3 млрд.  Про 1918 год известно, что урожай был «удовлетворительный». 1920 год был уже сильно неурожайным (2,1 млрд.) А в катастрофическом 1921 году собрали 1,7 млрд.  Сравним с тем, что было в самые тяжелые годы Великой Отечественной войны (1942-43).  Тогда из урожая 1,8 млрд. пудов заготавливали по 750 млн. (40%).  Именно такая концентрация имеющегося продовольствия в руках государства позволила избежать последствий голода, подобных катастрофе 1921-22 годов.  Ситуация прямо противоположна тому, что изображают теперешние критики политики военного коммунизма.  Катастрофа 1921-22 годов не потому произошла, что государство слишком сильно вмешивалось в хозяйственную жизнь,  а потому, что оно не имело силы в достаточной степени взять под контроль производство и распределение продовольствия.  Заготовки 1921-22 года были, естественно, намного меньше предыдущего.  Пришлось, расплачиваясь золотом, купить за границей 166 млн. пудов и принять некоммерческую помощь американцев через «американскую администрацию помощи» (АРА).  Оценки ее масштаба различны.  В любом случае ясно,  что они были весьма велики, но намного меньше того, что мобилизовало само Советское правительство.  Значение ее очень велико, ибо без этой «добавки» наверняка погибли бы миллионы людей,  которые были на грани гибели.

          Располагая приведенными фактами и оценками, можно оценить вклад революции и контрреволюции в колоссальные потери 1914-22 годов.  Начнем с конца.  Массовая гибель людей прекратилась летом 1922 года, как только созрел урожай.  Он был невелик (2,2 млрд. пудов против 2,1 млрд. 1920 года).  Но даже такой скромный урожай сразу после катастрофы надо считать колоссальным достижением. Это потребовало огромного напряжения и от массы народа, и от руководившей государством партии большевиков.  Причем напряжения требовало не только это.  Большие белогвардейские армии уже были разгромлены, но антибольшевистские восстания продолжались.  Вовсю свирепствовал бандитизм.  Антисоветские «историки» проливают реки крокодиловых слез по поводу жестокой расправы с повстанцами Кронштадта, Тамбовщины, Западной Сибири, которые требовали «всего лишь»  «власти Советам, а не партиям».  Но если не забывать, что свободолюбивые повстанцы разрушали власть во время чудовищного голода, с которым сами не только не могли справиться, но и не думали об этом, оценивать их действия придется по-другому.  Чем больше церемонились бы с восставшими, тем дольше продолжались бы хаос и разруха с их неизбежными тяжелейшими последствиями.  Кроме расправы с повстанцами приходилось сокращать хлебозаготовки в этих местностях, что уменьшало возможности спасения людей, переживавших смертельный голод.  Как сложилась бы ситуация с голодом     , если бы обширные районы на длительное время оказались во власти Махно или Антонова?  Ответ слишком очевиден, потому и не ставят такого рода вопросы недобросовестные «историки».  Именно потому большевики сумели остановить массовую гибель людей, что установили в конце концов твердую власть, хотя и ценой большой крови.

          На очереди вопрос о происхождении этого самого хаоса, который был главной причиной гибели людей в период гражданской  войны.  Своего апогея разруха достигла в момент самого драматического противостояния между красными и белыми, в конце 1919 года.  На эти месяцы приходится максимум жертв и от войны, и от разрухи.  В самом вопиющем противоречии со здравым смыслом находится вдалбливаемое пропагандой представление об исключительной ответственности большевиков за это беспощадное противостояние.  После того, как большевики с минимальными жертвами захватили власть в столице и в считанные недели добились признания ее в стране,  они меньше всего были заинтересованы в гражданской войне.  Ее развязали летом 1918 года свергнутые эксплуататорские классы, желая вернуть отнятые привилегии.  Они воспользовались иностранным вмешательством и обострением внутренней борьбы в деревне в «процессе» черного передела.  Именно на этих социальных силах и лежит объективно главная ответственность за максимум разрухи 1918-19 годов и тяжелейшие последствия этого хаоса.  В самые драматические моменты белогвардейцы были, казалось, близки к победе.  Но справиться с хаосом у них шансов не было, да и не думали они об этом.  Их манила Москва, им казалось, что все мгновенно устроится к лучшему, когда Москва встретит колокольным звоном победоносные белогвардейские полки.  Нет ничего более далекого от реальности.  Как раз в моменты их максимальных успехов в тылу белогвардейцев бушевали крестьянские восстания.  Помимо прочего, белогвардейцы имели бы против себя тех же Махно, Антонова и прочих бандитских главарей, поддержанных огромной массой крестьянства, с которыми с натугой разобрались большевики в 1921 году.  Что было до лета 1918 года?  Большевиков обвиняют в том, что они не посчитались с волей народа, силой захватили власть в октябре, а в январе разогнали всенародно избранное Учредительное собрание.  Народ, дескать, не признал власть узурпаторов, потому и разгорелась гражданская война.  Тоже неправда.  Не потому неизбежной стала гражданская война, что большевики проигнорировали народное волеизъявление, а потому,  что непримиримы оказались жизненные интересы разных социальных сил.  Плюс к тому еще ожесточение, накопленное за годы империалистической войны. Белогвардейцы уважали народное волеизъявление еще в меньшей степени, чем большевики. А демократы-учредиловцы, которые формально представляли это самое народное волеизъявление, многократно доказали свою беспомощность перед хаосом и анархией  - и в период керенщины, и в 1918 году, начав с КОМУЧа в Самаре и бесславно закончив свое властвование колчаковским переворотом в Омске. Именно эти демократы вместе с будущими белогвардейцами отвечают за самоубийственное июньское наступление 1917 года, которое до последней степени озлобило армию и уничтожило и без того мизерные шансы на ее сколько-нибудь упорядоченную демобилизацию, что могло бы в какой-то степени уменьшить хаос, порожденный стихийной демобилизацией.

         Особо умные теперешние патриоты взваливают на большевиков ответственность за разложение старой армии и последовавшую за этим анархию. В лучшем случае это просто чушь, а вероятнее  - сознательная злостная ложь. Большевики выступили против империалистической войны, в том числе агитировали и в армии.  Но возможности их были микроскопические, никакого сравнения с думской оппозицией, которая не стеснялась подрывать престиж царской власти, громогласно вопрошая: «Глупость или измена?»  А когда в феврале армия вырвалась из-под контроля верхов,  не только большевики пытались оседлать анархически настроенную вооруженную массу.  И Керенский это делал, и Милюков, и даже монархист Родзянко (27-28 февраля). От февраля к октябрю большевики вместе с анархистами и левыми эсерами доламывали остатки сломанной в феврале старой государственной машины.  Все остальные, страшась анархии, пытались сохранить как можно больше остатков старого.  Правы были все-таки большевики.  Старая государственность была обречена.  Слишком ненавистна она была массе народа, слишком неспособна служить его коренным интересам.  Большевики всегда были партией порядка, но правильно понимали, что приемлемый для народа порядок может обеспечить только новая государственность.  А новую нельзя было создать, не разрушив до основания старую. Стало быть, неизбежен был период развала, хаоса и анархии со всеми их скверными последствиями.  Можно было «всего лишь» намного уменьшить издержки этого «процесса».  Ответственность за это несут политические представители разных классов.  Они должны были договориться с тем, чтобы не мешать большевикам, которые одни имели шансы обуздать анархию и создать новую государственность, за что большевики должны были ограничить насилие революционных масс против свергнутых эксплуататоров. Не договорились. В какой-то степени отвечают за это и большевики,  хотя они неоднократно предлагали компромисс «оппонентам».  Но несравненно большая ответственность на «оппонентах»,  ибо они не поняли, что дооктябрьские предложения большевиков  дают максимум возможного для их «подзащитных» и не согласились на предлагавшиеся большевиками  от имени народа условия.

          Наиболее глубокие причины разрушительной гражданской войны следует искать в дореволюционном прошлом.  Не большевики вооружили миллионы мужиков винтовками и послали их воевать за чуждые им интересы.  И это при том, что совсем недавно революция 1905 года продемонстрировала глубочайший раскол  в обществе, который был лишь придавлен, но не преодолен столыпинской контрреволюцией.  При таком состоянии общества долгая тяжелая война создавала колоссальный риск краха всей общественной системы.  Тогдашние правители не осознали этого до самого конца.  За что и поплатились.  1917 год был предопределен 1914-м.  А состояние общества в 1914 году было естественным следствием столыпинской контрреволюции, которую так безмерно восхваляет теперешняя пропаганда.  До февраля 1917 года господствующие верхи имели возможность искать компромисс с народом.  У них и мыслей таких не было.  Не только у безмозглого царя, но и у реформатора Столыпина готовность к компромиссу не шла дальше договоренности с толстосумами-октябристами и в самом радикальном варианте с кадетами.  Они не сообразили вовремя уступить хоть что-то рабочим и крестьянам и тем самым приговорили себя к расстрелу в июле 1918 года.  Куда хуже то, что эта политика предопределила ожесточенность гражданской войны и гибель миллионов людей.  Так что самая большая доля ответственности за многомиллионные жертвы империалистической и гражданской войн лежит на дореволюционных верхах российского общества, включая последнего знаменитого реформатора Петра Столыпина.