РЕГИОНАЛЬНАЯ ПАРТИЯ КОММУНИСТОВ И АССОЦИАЦИЯ МАРКСИСТСКИХ ОРГАНИЗАЦИЙ

Коммунист Ленинграда № 4/2008 (64)

Солдаты и революция

          Тема, обозначенная в заголовке,  необъятно широка.  Здесь речь о вещах более конкретных  - о роли солдат в русских революциях 20 века.  Начнем с истории царской русской армии.  Она была создана царем-преобразователем Петром I в начале 18 века.  Состояла эта армия,  как и любая другая,  из солдат и офицеров.  По своим боевым качествам она была на уровне передовых европейских государств того времени.  Но по принципам взаимоотношений между солдатами и офицерами радикально от них отличалась.   Вооруженные силы Англии, Голландии,  а впоследствии и Франции,  были заново пересозданы революциями,  которые в корне изменили отношения между солдатами и офицерами.  В старых европейских монархиях армии не были перестроены по-революционному,  но нигде пропасть между солдатами и офицерами не была так глубока,  как в России.  Это были два совершенно разных мира.  Офицеры были помещики-крепостники,  а солдаты  - крепостные крестьяне.  Глубокая пропасть между теми и другими была с самого начала,  но с течением времени она углублялась еще больше.  Офицеры становились более образованными и в общем,  и в профессиональном отношении,  а солдаты оставались неграмотными.  Дисциплина в армии была палочная, основанная на страхе перед жестоким наказанием.  Нередко провинившихся забивали до смерти сотнями и тысячами палочных ударов,  заставляя солдат калечить и убивать своих товарищей.  Не только разговоров,  но даже мыслей о каких-то правах солдата ни у кого не было.  Произвол офицеров был неограниченный.  При этом все,  включая солдат, считали такой порядок естественным.  Как всегда в условиях произвола,  все зависело от непосредственного начальства.  Пределом мечтаний солдата был хороший командир,  который не слишком притеснял бы рядовых и заботился об их минимальных нуждах.  С другой стороны существовала система поощрения простых солдат за храбрость и тренированность.  И эта система была эффективна.  Была эффективна и идеологическая обработка.  Темные патриархальные мужики,  воспитанные в семье в духе слепого повиновения старшим,  вполне удовлетворялись простейшей формулировкой воинского долга  - «за веру, царя и Отечество».  Особой,  и весьма эффективной, частью армии были казаки.  Казаки не были крепостными  - у них была своя военная демократия и свои офицеры,  отношения которых с рядовыми не были похожи на отношения помещиков с крепостными.  Исторически казачьи войска сформировались на окраинах государства и узаконили право на землю за военную службу.  В целом такая армия была сильна и эффективна даже в сравнении с армиями передовых европейских государств.  Между солдатами и офицерами часто возникала напряженность, которая проявлялась в солдатских бунтах.  Они были похожи на бунты крепостных крестьян и возникали в общем локально в ответ на беспредельное самодурство отдельных начальников.  Бунты жестоко подавлялись,  так же,  как выступления крепостных крестьян.  Большие крестьянские восстания  (Разина,  Пугачева) происходили на окраинах с существенным участием казаков,  но не солдат.

          При всей мощи и эффективности царской русской армии,  ее историческая перспектива,  как и самодержавной системы в целом,  была безнадежна.  Первым серьезным сигналом стала Крымская война.  Россию победили с небольшим перевесом самые передовые страны Западной Европы,  объединившись между собой.  Вооруженные силы России не уступали передовым противникам ни в чем, кроме технической оснащенности.  Но эта техническая отсталость решила дело.  Преодолеть или хотя бы сократить отставание в техническом уровне нельзя было без радикального реформирования всей общественной системы.  И реформы были проведены. Но они не были радикальными  - ни главная, крестьянская,  ни прочие, в том числе военная.  Крепостное право было упразднено,  но осталось средневековое помещичье землевладение с бесчисленными пережитками крепостничества и осталось самодержавие с всевластием чиновников.  Пережитки старого крепостничества,  несмотря на ограниченно-прогрессивную военную реформу,  сохранились и в вооруженных силах.  Осталась пропасть между солдатами и офицерами,  не желавшими расставаться с помещичьими традициями.  Фактическое состояние армии и флота вскрыла в 1904 году русско-японская война.  А 1905 год расколол армию.  Главная линия раскола прошла как раз между солдатами и офицерами.  Большинство солдат колебалось.  Активно восстала против самодержавия небольшая часть солдат и матросов.  Офицеры в подавляющем большинстве остались на стороне самодержавия.  Часть воевала с японцами,  другая  - со своим народом в роли карателей.  Решающее сражение царизм выиграл в декабре 1905 года,  опираясь на полицию,  казаков и гвардейские полки.  Самодержавие устояло,  удержав с натугой контроль над солдатскими массами,  но пропасть между солдатами и офицерами осталась,  как и напряженность в их взаимоотношениях.  Не решила проблем армии и флота и столыпинская контрреволюция.  Определенные выводы из поражения в русско-японской войне были сделаны,  частичная техническая модернизация состоялась, но главные (социальные) проблемы оставались нерешенными.

          В таком состоянии страна вступила в империалистическую войну.  В тот момент война была крайне невыгодна,  но уклониться было невозможно  - под угрозой потери статуса великой державы.  Поднялась волна националистического энтузиазма,  которая ненадолго приглушила все внутренние противоречия в обществе,  в том числе в армии.  Но когда война затянулась,  энтузиазм выветрился, и прежние противоречия обострились с удвоенной силой.  Численность вооруженных сил многократно возросла.  Существенно изменился социальный состав офицерского корпуса  - как по причине численного роста армии,  так и вследствие боевых потерь.  Дворян в большом количестве сменили разночинцы.  Но пропасть между солдатами и офицерами не исчезла и даже не уменьшилась,  а отношения обострились.  Старые традиции воспроизводились новым поколением офицеров,  а для многомиллионной массы простых солдат,  многие из которых стали грамотными,  эти традиции становились все более нетерпимыми.  На втором году войны страна вошла в полосу всеобъемлющего кризиса,  и он углублялся чем дальше,  тем сильнее.  В армии это проявилось всеобщим недовольством и раздражением.  Солдаты ненавидели офицеров,  офицеры  - солдат,  и все ненавидели царя, царицу и их окружение.  Так же, как страна в целом,  к 1917 году армия была готова к революции.

          Застрельщиками революции выступили  23 февраля петроградские работницы  - по случаю праздника борьбы 8 марта (по новому стилю).  Общая ситуация была настолько накалена,  что это выступление не осталось ограниченным всплеском, а стало детонатором уличного противостояния массы петроградских рабочих и властей города.  Полиция не справлялась.  Властям пришлось привлечь к подавлению «беспорядков» солдат петроградского гарнизона.  Это намного повысило давление в котле,  который и без того был перегрет.  Котел взорвался.  Вечером 26 числа восстала 4 рота запасного батальона Павловского полка.  Подавление этого выступления силами Преображенского полка было последним, что удалось власти.  С утра 27 февраля восстание неудержимо охватывало весь гарнизон.  Начал Волынский полк,  учебная команда которого 26-го принимала участие в стрельбе по демонстрантам.  Солдаты твердо решили не стрелять в народ и потому неизбежно столкнулись с офицерами,  которые продолжали выполнять приказы.  Восстание началось убийствами офицеров.  Тем, которых не успели убить или арестовать,  пришлось сбежать.  То же повторилось в Литовском и Преображенском полках,  которых подняли волынцы.  В середине дня восставшие полки без офицеров направились к Таврическому дворцу.  Утро 27 февраля стало решающим рубежом,  который определил и судьбу революции,  и судьбу армии.  После расправы с офицерами восставшим солдатам назад дороги не было.  Вариантов осталось всего два:  победа или смерть.  Чтобы уцелеть,  восставшие должны были перетянуть на свою сторону весь гарнизон и заставить хоть какую-то часть прежней власти легитимизировать свое положение.  Единственным учреждением,  на которое можно было надеяться,  была Государственная Дума.  Как раз накануне солдатского восстания,  вечером 26 февраля,  председатель Думы М.В.Родзянко получил царский указ о «перерыве работы» депутатов.  Самодержавие решило поставить конфликтовавшую с ним Думу в «положение вне игры».  Состояние конфликта депутатов с царем было известно какой-то части солдат,  и это было серьезным аргументом в пользу обращения к Думе.  Депутаты оказались между молотом и наковальней.  Ситуация менялась с каждым часом  - и все в одном направлении.  Руководство Думы формально подчинилось царскому указу,  но депутаты не разошлись, а устроили частное совещание.  Во второй половине дня в Думу стали звонить по телефону офицеры,  которых еще не выгнали из полков,  с требованиями взять власть в свои руки и утихомирить солдат.  Под давлением изнутри со стороны думских левых (Керенский, Чхеидзе, Скобелев), а главное, извне  - солдат и офицеров,  верхушка Думы решилась.  «Совещавшиеся» депутаты выделили из своего состава «Временный Комитет Государственной Думы» и призвали полки гарнизона явиться к Таврическому дворцу с офицерами.  На очень короткое время главным действующим лицом революции стал Родзянко.  Впоследствии он всю жизнь отбивался от обвинений со стороны монархистов в том, что «сделал революцию».  Он утверждал,  что его действия 27-28 февраля были вынужденными.  Конечно, так оно и было.  Если бы не он объявил о «взятии власти»,  нашлись бы другие даже среди думцев,  не говоря уже о прочих претендентах на руководство движением.  Если бы в Таврическом дворце не нашлось никого,  кто взял бы на себя ответственность,  восставших мог бы возглавить Финляндский вокзал,  где собрались большевики.  Но по состоянию на полдень 27 февраля солдаты считали естественным обращение к Думе,  и это действительно ускорило развязку.  Надежных военных сил в тот момент у власти в Петрограде не было.  За нее воевали только жандармы и городовые.  Но и восстание охватило пока небольшую часть гарнизона.  Большая часть его оставалась нейтральной.  Этой части «перейти на сторону Думы» было намного легче,  чем безоговорочно восстать против всей власти.  Теперешние крайне необъективные «историки» клеймят за Февральскую революцию тогдашних «либералов» не менее решительно,  чем монархисты когда-то бранили Родзянко.  Объективная ценность такого рода «истории» близка к нулю.  В любом случае оценки альтернативных состоявшемуся вариантов развития событий весьма сомнительны.  По отношению к событиям 27 февраля представляется,  что царизм не имел шансов удержаться.  Общее соотношение сил радикально отличалось от декабря 1905 года.  Если бы думцы не приняли участия в движении,  оно почти наверняка победило бы и без них,  но не так быстро,  с большим количеством жертв,  зато с самого начала более радикально.

          Перед «взявшим власть» думским «Временным комитетом» стояли две первоочередные задачи:  взять под контроль Петроградский гарнизон и как-то договориться с царем и военным командованием.  Второе удалось,  хотя и совсем не так,  как хотелось думцам.  А первое оказалось невозможным.  28 февраля царь послал на усмирение восставшего Петрограда карателей во главе с генералом Н.И.Ивановым.  Против репрессий выступили рабочие, солдаты (в частности, лужский гарнизон) и «Временный комитет», который призвал железнодорожников остановить эшелоны карателей, а царя и военное командование убедил в безнадежности силового противостояния при всеобщей ненадежности войск.  «Мероприятие» генерала Иванова кончилось полнейшим крахом на второй день после начала.  В 1917 году сражения выигрывали агитаторы,  и молниеносный крах карательного «похода» царского генерала был первым из таких сражений.  Позднее похожим образом потерпели крах выступление генерала Корнилова в конце августа и авантюра Керенского-Краснова в конце октября,  сразу после Октябрьского переворота.  То, что произошло непосредственно вслед за восстанием в Петрограде,  полностью подтвердило, что и страна в целом была готова к революции.  28 февраля за Петроградом последовала Москва.  Командование на фронте сочло за благо подчиниться новой власти,  не желая рисковать разделить судьбу офицеров петроградских полков.  А солдаты на фронте с энтузиазмом воспроизвели у себя завоевания петроградских товарищей.

          Помимо думского «Комитета» вечером 27 февраля в Таврическом дворце появилось еще одно учреждение  - Совет рабочих и солдатских депутатов.  В середине дня левые депутаты Думы, представители меньшевиков и эсеров и их знакомые,  оказавшиеся в это время в Таврическом дворце,  объявили себя Временным исполкомом Совета  - по образцу 1905 года, и при помощи всех средств оповещения призвали полки, заводы и фабрики прислать своих представителей.  Большевики присоединились к создающемуся Совету с опозданием,  ибо днем пытались создать самостоятельно руководящий центр восстания на Финляндском вокзале.  Как только Совет начал работу,  выяснилось,  что его авторитет в Петрограде намного выше,  чем авторитет думского «Комитета», но претензии намного скромнее.  Эта «ситуация» создавала основу для соглашения.  Думцы хотели использовать Совет в своих целях  - для установления контроля над массой народа,  а руководители Совета соглашались на это,  желая взамен получить какое-то влияние на решения создающейся власти.  С первых часов деятельности Совета развернулась борьба между солдатами, Советом и думским «Комитетом» за власть в армии.  Думцы легко добились объединения военных комиссий Совета и Комитета под руководством,  конечно, думского депутата полковника Б.А.Энгельгардта.  Все они,  включая Родзянко и Милюкова, отчаянно агитировали за восстановление власти офицеров в войсках.  Солдаты протестовали.  Они постановили:  оружие не отдавать,  вывода революционных полков из Петрограда не допускать, создавать в частях выборные солдатские комитеты,  подчиняться военному командованию только при согласии Совета.  Солдатские представители обратились к Энгельгардту с предложением оформить свои требования официально.  Конечно, он отказал.  «Тем лучше, сами напишем»,  - заявили солдаты.  И написали.  1 марта Совет утвердил «Приказ №1»,  отразивший солдатские требования в полной мере.  Этот документ сыграл колоссальную роль в развитии революции.  Вместо обуздания Петроградского гарнизона,  завоевавшего свои права 27 февраля,  получилось их закрепление и распространение на всю армию.  Все антисоветские «историки» и мемуаристы проклинают этот документ и вопят, что он загубил армию.  Конечно, это преувеличение.  Такая армия,  какая была до революции,  была обречена в любом случае.  Фактически петроградские солдаты вырвали власть у офицеров еще 27 февраля.  А все остальные солдаты страстно желали того же,  и не было силы, способной им помешать в условиях крушения старой власти.  Приказ №1 сильно помог им в этом и ускорил «процесс»,  особенно на фронтах, ближайших к столице.

          Борьба за армию не прекратилась,  конечно, реализацией Приказа №1.  После переговоров думского Комитета с Советом 2 марта было создано Временное правительство.  В тот же день после переговоров Родзянко с царем и главой Ставки генералом Алексеевым командующим Петроградским военным округом был назначен генерал Л.Г.Корнилов.  Он присягнул Временному правительству и стал упорно добиваться того,  против чего категорически возражали солдаты  - отправки на фронт самых неудобных частей Петроградского гарнизона и замены их «надежными» войсками с фронта.  Совет выступил против, и Корнилову пришлось отступить.  Не удалось выполнить и другое задание правительства  - привести к повиновению Кронштадт,  который почти сразу стал большевистским.  Это можно было сделать только силой,  а силы у правительства на самом деле не было.  С благословения Совета в армию устремились многочисленные агитаторы,  которых очень охотно слушали на митингах.  Командование требовало от министров пресечь пропаганду,  но военный министр А.И.Гучков мог лишь рекомендовать борьбу с агитаторами «мирным способом».  Проба сил состоялась 20 апреля,  когда стала широко известна нота Милюкова правительствам «союзных» стран с подтверждением «союзничества» на прежней,  то есть империалистической, основе.  Общество раскололось.  Всего сильнее возмущены были солдаты,  которые вместе с рабочими выразили протест многотысячной вооруженной демонстрацией.  Сторонники Временного правительства организовали контрдемонстрацию в его поддержку.  Корнилов потребовал у правительства разрешения 21 апреля разогнать антиправительственную демонстрацию силой.  За силовое подавление высказался и адмирал А.В.Колчак,  который командовал тогда Черноморским флотом, а в середине апреля по вызову правительства оказался в Петрограде.  Правительство не посмело поддержать будущих главарей белогвардейской контрреволюции,  ибо солдаты гарнизона предпочитали подчиняться Совету,  а не Корнилову.  Совет «разъяснил» 22 апреля,  что только он, Совет,  имеет право вызывать части на улицу.  Получив от Совета очередную оплеуху,  Корнилов 23 апреля подал рапорт об отставке и попросился на фронт.  Правительство хотело назначить его командующим Северным фронтом,  но армейские верхи не согласились.  29 апреля Корнилов получил 8 армию Юго-Западного фронта и стал готовить ее к наступлению.  В это время Колчак обратился к Родзянко за помощью в пропагандистском противостоянии антивоенным агитаторам.  Родзянко рекомендовал ему Г.В.Плеханова.  Состоялась встреча будущего «Верховного правителя России» с первым русским марксистом.  Собеседники согласились между собой в главном на тот момент  - программе «войны до победного конца».  Но реальной поддержки от великого марксиста будущий белогвардейский диктатор не получил.  Плехановский кружок был крайне малочисленным и слишком «литературным».  Выступать на многолюдных митингах и убеждать простых солдат и матросов плехановцам было не по силам.  Колчак собрал почти все пропагандистские силы, какие мог мобилизовать, включая меньшевиков и эсеров,  и отправил их по просьбе Керенского,  который стал военным и морским министром,  в виде «делегации Черноморского флота» (190 человек) по фронтам и военным базам агитировать за «войну до победного конца».  Это «предприятие» закончилось сокрушительным провалом.  «Делегатам» почти никого не удалось убедить,  а на Балтийском флоте «черноморцы» предельно осрамились.  Они выставили оратором своего лучшего «пиарщика» «лжематроса» Федора Баткина. После того,  как председатель Центробалта большевик Павел Дыбенко наглядно разоблачил стопроцентное профессиональное невежество «лжематроса»,  осмеянная матросами «черноморская делегация» имела шансы только на обратный эффект.  А оставшиеся в Севастополе минимальные пропагандистские силы Колчака не смогли ничего противопоставить крошечной (5 человек) делегации Балтийского флота.  Черноморские матросы вышли из повиновения, разоружили офицеров и вынудили уйти в отставку самого Колчака.

          Каковы причины провала всех попыток «временных» верхов установить контроль над армией?  Во всяком случае дело было не в недостатке решительности.  Правящие верхи  - от Родзянко до Керенского  - выдвинули для этой цели Корнилова и Колчака,  которых никак нельзя заподозрить в нерешительности, и старались помочь им всем, чем только могли.  И ничего не вышло.  На то были, конечно, очень серьезные причины.  В.И.Ленин отметил во-первых, отсутствие в стране после Февраля насилия над народом извне,  а во-вторых, то, что «страна рабочих и беднейших крестьян раз в 1000 левее Черновых и Церетели, раз в 100 левее нас» (т. 32, стр.35).  Кто был политически левее большевиков?  Только анархисты, отрицающие государственность в принципе.  То есть настроение массы народа, солдат в том числе,  было намного ближе к анархистам,  чем к любым государственникам,  включая большевиков.  То же самое фактически признал Милюков.  Он отметил,  что чем больше партии меньшевиков и эсеров,  в том числе в Советах,  склонялись к компромиссу с буржуазией и офицерством,  тем сильнее теряли они влияние в массах.  А с массой во время революции шутки плохи.  В 1919 году белогвардейщина показала, как можно задавить массу силой.  Для того нужна была крайняя степень насилия,  свирепый белогвардейский террор, опирающийся на армию и контрразведку.  И то, как показал опыт, белогвардейский режим не был внутренне устойчивым,  вызывал сопротивление вплоть до восстаний.  В первые месяцы после Февраля создать подобную силу не было никакой возможности.  Оставалось использовать обман.  Это делалось с самого начала.  Обманщики имели хорошие шансы в силу политической неопытности, неразвитости, наивности простых людей,  в том числе солдат.  Но обман не мог дать прочного результата без «подкрепления» насилием и таил в себе большую опасность для самих обманщиков в случае разоблачения.  На людей, понимающих в политике, нота Милюкова не произвела никакого впечатления,  но простые солдаты почувствовали себя обманутыми и оскорбленными,  что и вызвало столь резкую реакцию сих стороны.  Впоследствии Милюков оценивал итоги апрельского кризиса как «моральную победу» правительства.  Конечно, эта оценка крайне необъективна.  «Моральные победители» из его собственной партии сочли за благо пожертвовать самим Милюковым.  На самом деле кадеты конечно, проиграли и формально (отставкой своих главных министров),  и морально, ибо растеряли и без того небольшой кредит доверия в массе простого народа.

          В июле положение круто переменилось.  Буржуазно-офицерской контрреволюции удалось в какой-то мере взять реванш за неудачи первых месяцев революции.  Почему это произошло, и что именно удалось?  Отчасти дело было в том, что контрреволюционные силы пришли в себя после февральского разгрома и сумели организоваться.  Но главное то,  что произошел раскол среди их противников,  единство которых не давало контрреволюции никаких шансов.  Избранная Лениным политическая линия ставила перед партией большевиков очень трудную задачу.  Передача всей власти эсеро-меньшевистским Советам гарантировала быстрый и неизбежный провал такому правлению.  В этом не сомневался никто  - ни буржуазия, ни большевики, а всего менее  - сами эсеро-меньшевистские верхи,  которые боялись такого поворота дел больше всего.  Буржуазия использовала эту «ситуацию» для шантажа  - без нас, мол, не справитесь,  ваши же массы вас быстренько скинут.  А большевики в этом случае выигрывали наверняка,  ибо получали шанс мирно оттеснить соглашателей и, смотря по обстановке,  тем или иным способом толкать революцию вперед.  Эсеров и меньшевиков такая перспектива, понятно, не устраивала, и потому они,  выторговывая для себя то, что могли, в конечном счете плелись в хвосте у кадетов.  Большевики должны были разоблачать капитулянтство перед буржуазией и организовывать давление на соглашателей снизу.  При этом очень трудно было соблюдать меру.  Немалая часть рабочих и солдат была настроена радикально и готова была силовым нажимом заставить Советы взять власть.  Но это неизбежно вело к конфликту с другой, еще более многочисленной частью народных низов,  которая доверяла соглашательским Советам.  Раскол между этими силами был неизбежен,  но это было самым нежелательным вариантом с точки зрения большевиков.  В активности у радикальных элементов недостатка не было.  Задачей большевиков было ограничить эту активность мирными и организованными формами,  не давать поводов для обострения отношений между разными частями простого народа.  До июля это удавалось,  хотя и с громадным трудом.  В апреле большевики присоединились к стихийному выступлению, которое противопоставило народ и буржуазию,  но не раскололо народ.  В июне большевики сами подготовили демонстрацию в дни работы I съезда Советов.  В результате они оказались в изоляции на съезде,  но не от масс.  Съезд запретил демонстрацию,  и большевики подчинились, хотя отмена подготовленного мероприятия потребовала колоссальных усилий.  Зато удалось заметно толкнуть съезд влево и одержать моральную победу в разрешенной на неделю позже демонстрации.  В июле ту же самую линию большевикам реализовать не удалось.  3 июля началось стихийное выступление солдат и матросов, поводами для которого послужили спровоцированный кадетами министерский кризис и намерение властей разоружить и послать на фронт наиболее неудобные для них части гарнизона.  Большевики агитировали за мирное и «законное» разрешение разногласий через Совет.  Но верх одержали анархисты, лозунги которых в тот момент более соответствовали настроению массы.  Как и в июне, Совет запретил демонстрацию, но на этот раз митинговщики не подчинились.  У них не было намерения захватить власть самим, но было желание силой заставить Совет взять власть.  «Бери власть, коли дают!»  - кричал разъяренный митинговщик, размахивая кулачищем перед носом лидера эсеров Виктора Чернова.  Была даже попытка арестовать не угодившего толпе Чернова.  С большим трудом Троцкому удалось его выручить.  В ночь на 4 июля большевики решили присоединиться к запрещенной демонстрации,  чтобы придать ей возможно более мирный и организованный характер, но рискуя при этом сами попасть под удар.  4 июля перевес был еще на стороне оппозиции,  но соотношение сил менялось не в ее пользу.  Во-первых, упало настроение демонстрантов  - потому что просто устали,  тем более,  не добились того, что хотели.  Во-вторых, в Питер стали прибывать вызванные правительством и Советом войска.  И в-третьих,  изменилось в пользу власти настроение прежде нейтральных частей гарнизона.  Очень большое значение для этого имело пущенное в ход министром юстиции Переверзевым по указанию Керенского обвинение большевиков в шпионстве.  Истина, естественно, никого не интересовала.  Важен был пропагандистский эффект,  а он был очень большой.  В итоге с утра 5 июля фактическая власть оказалась у командования Петроградского военного округа, а не у перетрусившего Совета и не у полупарализованного Временного правительства.  Ленин констатировал,  что двоевластие кончилось,  победила буржуазно-офицерская контрреволюция.

          Но эта победа оказалась непрочной, ограниченной и недолговечной.  Почему?  Потому что непрочным и недолговечным было то объединение политических сил, которое ее обеспечило.  Подавляющую по численности его часть составляли простые люди, в том числе солдаты, которые тогда еще доверяли эсеро-меньшевистским Советам.  Многие из них поверили «шпионской» пропаганде против большевиков.  Но репрессий против своих товарищей  - простых солдат и матросов,  они не хотели.  Проводить широкомасштабные репрессии было просто некому.  Погромы в редакции «Правды» и во дворце Кшесинской были делом рук юнкеров.  Никакой другой силы для репрессий в руках командования не было.  Одно дело  - устроить погром в редакции газеты или арестовать десяток-другой делегатов,  совсем другое  - в казармах и на кораблях усмирять тысячи вооруженных солдат и матросов.  Юнкера вовсе не желали связываться с матросами.  Проще было бы, если бы сами солдаты и матросы выдали зачинщиков,  и такое требование к ним было выдвинуто.  А они отказывались, возражая, что «агентов Вильгельма у нас нет».  Поэтому наступление контрреволюции выдохлось очень быстро,  лишь в небольшой степени затронув широкую массу.  Самое главное (и очень важное), что удалось в этом смысле  - разоружение Красной гвардии и расформирование нескольких наиболее непокорных полков.  Но в целом сколько-нибудь прочный контроль над  Петроградским гарнизоном установить не удалось.  Его позиция зависела от настроения солдат, а оно было неустойчивым.  С солдатами приходилось считаться, а потому постепенно выпускать по их требованиям рядовых арестованных.  До надежного подавления оппозиции такие отступления ведут обыкновенно не к умиротворению,  а к обострению противостояния. Подавить большевиков было намного легче, чем массы, но и в этом достижения контрреволюции оказались ограниченными.  Всего важнее было закрытие большевистских газет.  Но они были популярны в массах.  Оставшаяся на свободе часть большевистского актива при поддержке своих сторонников в низах очень быстро восстанавливала газеты под другими названиями. Помимо прочего, среди самих июльских победителей  не было единства по вопросу о подавлении левых.  Некоторые из них обоснованно опасались попасть под удар вслед за большевиками,  а потому выступали за ограничение репрессий.  Надо иметь также в виду,  что тогда практически все не принимали всерьез большевиков.  Даже в октябре, когда большевики уверенно шли к власти,  многие их противники, особенно офицеры,  были уверены,  что большевики больше месяца не удержатся,  только дадут повод безрассудной авантюрой разгромить себя, а заодно и соглашателей, и прочно установить «здоровую» контрреволюционную диктатуру.  Для самих большевиков пределом мечтаний представлялось продержаться до неизбежной, по их мнению, революции в Германии,  которая открыла бы совершенно новые перспективы.  Важнейшей неудачей контрреволюции было то, что ей не удалось устранить Ленина.  Отчасти им, как это часто бывает в подобных случаях, просто не повезло.  Но с другой стороны, это было не очень легко сделать.  Большевики оказались на высоте.  Им пригодился накопленный за долгие годы подполья опыт борьбы с охранкой.  У юнкеров был шанс случайно захватить Ленина в ночь на 5 июля в редакции «Правды».  После этого большевики приняли меры и надежно спрятали своего вождя.

          Важнейшее значение для страны в целом и для армии в особенности имело июньское наступление на фронте.  Вопрос о наступлении расколол победившие в Феврале силы по линии верхи – низы.  Верхи  - от монархистов до социалистов-соглашателей,  придерживались на деле империалистической  программы «войны до победного конца»,  а низы воевать не хотели.  Из сколько-нибудь влиятельных политических сил только большевики были на стороне народа.  Верхи очень хотели немецкого наступления,  что позволило бы им подчинить себе низы «для отпора врагу».  Но немцы в 1917 году не предпринимали активных действий на суше,  сосредоточив усилия на «неограниченной подводной войне» против Англии.  Пришлось верхам по собственным желаниям и под давлением союзников организовывать наступление самим,  разоблачая себя в глазах народных масс.  Предполагалось в случае успеха поднять свой престиж и укрепить власть,  а в случае неудачи свалить ответственность на большевиков и разгромить их,  обозвав «немецкими шпионами».  Этот коварный план на самом деле был идиотски глуп.  Наступление не было сколько-нибудь прилично подготовлено ни технически, ни морально.  Шансов на успех практически не было,  и это хорошо знали те,  которые за наступление агитировали.  А расчет на использование провала авантюры в пропагандистских целях мог бы иметь успех только в том случае,  если бы армия сильно желала победы, верила в нее и готова была идти на жертвы.  Ничего подобного к концу третьего года войны не было. Солдатский гнев, если не сразу, то через недолгое время, неминуемо должен был обрушиться на тех,  кто из кожи лез, агитируя за войну.  Источником доверия народа к соглашателям-оборонцам было их участие в Февральской революции.  В дни апрельского кризиса соглашатели, в общем, сохранили доверие,  не поддержав Корнилова и Милюкова.  Но их поведение в июльские дни, а еще более  агитация за наступление, разоблачили их в глазах народных низов до такой степени,  что политический крах этих партий в течение недолгого времени стал неизбежным.

          Наступление началось 18 июня на Юго-Западном фронте.  Оно выдохлось в первые же дни.  Главной причиной было нежелание солдат воевать,  следствием которого было плохое исполнение, а то и вовсе неисполнение приказов командования.  Исключением была 8 армия, которой командовал Корнилов.  Она добилась заметного успеха не столько за счет полководческого искусства командующего, сколько потому, что он за полтора месяца сумел навести в армии относительный «порядок».  Корниловские меры соответствовали обстановке и стали прообразом «технологии» создания белогвардейских армий в будущем.  Он создавал особые части из действительно желавших воевать добровольцев и «ударников» и, опираясь на них, не останавливаясь перед применением смертной казни, силой внедрял дисциплину в остальную солдатскую массу, которая хотела не воевать, а митинговать.  Позднейшие поклонники Корнилова с восхищением вспоминали, как он «укреплял дисциплину» в «разложившихся» частях огнем из пушек и пулеметов.  Разнесшаяся об этом слава принесла Корнилову прямо противоположную популярность в буржуазном «обществе» и в солдатских массах. «Общество» возлагало на него большие надежды, а среди солдат усилилась ненависть к Корнилову и офицерам вообще. В масштабе всего Юго-Западного фронта корниловская затея все же провалилась.  Не было во главе фронта столь энергичного командования, а главное, не было достаточно добровольцев, чтобы заставить воевать всю массу солдат.  Общему ослаблению «боевого» настроения способствовало и то, что желавшие в той или иной степени воевать записывались в добровольцы и первыми погибали в боях с немцами, а оставшиеся  - и в Петрограде, и на фронте, воевать не хотели.  7 июля военная обстановка изменилась снова, и не в пользу России.  Немецкое командование перебросило на Восток 6 дивизий с Западного фронта и 3 дивизии с Итальянского,  воспользовалось выгодной для него конфигурацией фронта, создавшейся в результате неравномерного продвижения русских войск, и организовало глубокий прорыв на Тарнополь.  Русские войска понесли большие потери и далеко отступили.  Была потеряна Галиция.  С большим трудом Корнилову, назначенному в последний момент командовать Юго-Западным фронтом,  удалось закрепиться на естественных рубежах.

          Как раз в дни катастрофического поражения на Юго-Западе в Петрограде делили власть.  В «наведении порядка» на фронте Корнилова целиком поддерживал Керенский.  В июле оба добрались до вершины в военно-политической карьере.  8 июля Керенский сменил князя Г.Е.Львова «на посту» главы правительства, 16 июля назначил Корнилова Верховным главнокомандующим, 24 июля был утвержден «министром-председателем».  А 26 июля в Петрограде открылся 6 съезд партии большевиков.  Хотя съезд проходил «полулегально»,  сам факт его проведения в Петрограде наглядно демонстрировал, что через три недели после июльского погрома контрреволюция выдохлась.  Ей не удалось установить прочный контроль ни над страной, ни над армией.  Масса народа так и не подчинилась чужой для нее буржуазно-офицерской власти,  с каждым днем все более теряла доверие к соглашателям и поворачивала к большевикам.  А в правящих верхах единства не было.  Назревал конфликт между Корниловым и Керенским.  В конце августа он взорвался открытым выступлением Корнилова.  Результат противостояния показал, что Корнилов взялся за непосильную задачу: «расчистить» Петроград, не установив прочного контроля над армией.  Солдаты ненавидели его и при первой возможности выступили против.  Но и Керенский оказался в изоляции.  Чем дальше, тем больше его презирали солдаты и ненавидели офицеры.  Неизбежно должны были победить большевики.  В конкретной ситуации очень велика была роль личностей.  Много было таких, которые хотели, чтобы Керенский и Корнилов договорились между собой.  Очень большие усилия приложил для этого Б.В.Савинков.  Не получилось, и не только из-за капризности кандидатов в диктаторы.  Слишком трудно было договориться стоявшим за ними политическим силам, что подтвердилось в дальнейшем в ходе гражданской войны.  Но они были обречены в любом случае, потому что не было силы,  способной укротить многомиллионную солдатскую массу, для которой неприемлемо было то, чего добивались верхи.  Конечно, раскол между Корниловым и Керенским в громадной степени ускорил и облегчил неизбежное.

          Последним военным событием 1917 года стало Моонзундское сражение 29 сентября – 6 октября за острова у берегов Эстонии.  Оно стало в высшей степени показательным в сравнении с июньским наступлением.  На Балтике наступали немцы.  Они собрали превосходящие морские силы и надеялись добиться большого успеха ценой незначительных потерь.  Но вышло не так.  Им удалось-таки захватить острова, но потери оказались серьезными, ибо они получили достойный отпор от Балтийского флота.  Керенский с удовлетворением отмечает этот эпизод в своих воспоминаниях, не упоминая, конечно, что единственное относительное военное достижение «при нем» обеспечил не подчинявшийся ему большевистский Балтийский флот.  То, что было достигнуто в Моонзундском сражении, немыслимо было без дисциплины и подчинения матросов приказам офицеров.  Но дисциплина была обеспечена не корниловскими методами.  Хозяином на флоте был большевистский матросский Центробалт, а не назначенный Керенским адмирал Развозов.  Матросы и офицеры объединились для защиты Отечества,  но не старого буржуазно-помещичьего, а революционного, имеющего социалистическую перспективу.  Фактически офицеры оказались на службе у «нижних чинов».  Балтийский флот в октябре был прообразом будущей Красной армии, и сражение показало, что ее перспектива намного благоприятнее,  чем любых контрреволюционных армий.  Определенное влияние этого сражения на ближайшее будущее выразилось и в том, что немецкие дипломаты до середины февраля (1918 года) терпели революционные речи Троцкого на переговорах в Брест-Литовске.

          В сентябре 1917 года, торопя товарищей с захватом власти, Ленин рассчитывал на то, что «ресурсы действительно революционной войны, как материальные, так и духовные, в России еще необъятно велики. 99 шансов из 100 за то, что немцы дадут нам по меньшей мере перемирие».  Если же мирное предложение будет отвергнуто и мы не получим даже перемирия,  «мы становимся «оборонцами», мы будем самой «военной» партией, мы поведем войну действительно революционно…»(т. 34, стр. 245-246)  Реальность оказалась иной.  Старая армия разлагалась.  Она не хотела не только империалистической войны, но и революционной.  С величайшей готовностью солдаты взяли дело мира в свои руки и, следуя призыву Советского правительства,  стали заключать соглашения о перемирии непосредственно на позициях с противостоящими немецкими подразделениями.  Но они пошли дальше и стали принимать решения о демобилизации, не ожидая разрешения своей высшей власти.  Будущий герой гражданской войны С.М.Буденный демобилизовался на следующий день после получения знаменитого декрета о мире.  Это решение принимал местный солдатский комитет,  а не Совет народных комиссаров.  Новорожденная Советская Россия осталась без армии.  Не было никакой возможности изменить эту «ситуацию»  - таково было настроение многомиллионной солдатской массы.  Декретом о мире новая власть добилась поддержки солдат. Но эта поддержка была в основном пассивной.  Защищать свою родную Советскую власть в реальных кровопролитных сражениях подавляющее большинство солдат не было готово.  Пришлось создавать совершенно новую рабоче-крестьянскую Красную армию. Декрет был издан 18 января.  Первоначально Красная армия формировалась из добровольцев.  Командный состав был выборный  - до командира полка.  Но дело продвигалось медленно. Ленин первым понял опасность положения и стал настаивать на подписании похабного мира на продиктованных немцами условиях в случае их ультиматума.  Октябрьские победители раскололись.  Троцкий занял особую,  как оказалось, абсолютно нереалистическую, позицию «ни мира, ни войны», рассчитанную на очень близкую революцию в Германии.  Среди большевиков, не говоря уже о левых эсерах,  большинство выступало за «революционную войну».  В низах тоже голосовали за резолюции о революционной войне.  Но сами, не имея реальной военной организации,  фактически не были готовы воевать.  Понадобилось катастрофическое поражение при немецком наступлении, чтобы Ленину удалось с огромным трудом убедить своих согласиться на похабный мир.  При этом никто не возражал против демобилизации того, что осталось от старой армии.  Власть поняла, что может немного уменьшить издержки,  лишь узаконив то, что происходило вопреки ее желанию.

          А дело организации Красной армии продвигалось медленно и трудно.  К 20 апреля в ней числилось 196 тысяч человек.  И это была добровольческая, по сути полупартизанская армия.  В период триумфального шествия Советской власти те ее военные силы, которые были,  худо-бедно справлялись со своими задачами.  В самые первые дни продолжалось противостояние тех же сил,  что и в дни переворота.  В авангарде советских войск были матросы и красногвардейцы.  За Керенского с трудом соглашались выступать юнкера и казаки.  Интересно, что политически в эти дни против большевиков активно выступали эсеры,  а военной их опорой оказывались юнкера.  Именно такая была расстановка сил при антисоветском восстании юнкеров четырех петроградских военных училищ 29 октября.  А Керенскому в те же дни удалось ненадолго мобилизовать немногочисленный отряд казаков генерала Краснова.  В целом Петроградский гарнизон был, как и 25 октября, настроен за большевиков, и войска ближайшего Северного фронта тоже.  Потому и провалилась в считанные дни последняя авантюра Керенского.

          Те же общественно-политические силы, которые проявили себя в 1917 году,  неизбежно должны были пытаться создать свою государственность и свои вооруженные силы на обломках рухнувшего государства и развалившейся старой армии.  Наиболее многочисленной всегда была рабоче-крестьянская Красная армия.  Во многих местностях на основе местных интересов создавались свои военные формирования.  Наиболее опасны для Советской власти были казаки Дона и Кубани.  В этих местах концентрировались также бежавшие из столиц и центральных регионов офицеры-корниловцы.  В начале 1918 года им удалось создать крайне малочисленную (несколько тысяч), зато высокопрофессиональную Добровольческую армию, которую возглавил Корнилов, а после его гибели  - Деникин.  Но не казаки и не корниловцы-деникинцы положили начало широкомасштабной гражданской войне.  В конце мая против Советской власти восстал чехословацкий корпус (из бывших военнопленных), эшелоны которого растянулись от Пензы до Дальнего Востока.  К западу от Урала к тому моменту осталось всего-то 15-20 тысяч солдат корпуса.  И этим ничтожным по численности, зато хорошо организованным, силам Советской власти оказалось нечего противопоставить.  Стала очевидной необходимость перехода от полупартизанской добровольческой к многочисленной регулярной армии.  Из того, что было в наличии,  спешно создали Восточный фронт.  То, что происходило в эти месяцы на фронте, впоследствии назвали «эшелонной войной».  Немногочисленные подразделения противоборствующих сторон базировались на передвигавшиеся по рельсам эшелоны и оспаривали друг у друга железные дороги и крупные города.  Восточный фронт был в эти дни самым опасным для молодой республики.  Но еще большая опасность обнаружилась в июле в самом центре страны.  Против большевиков выступили левые эсеры, которые были вместе с ними в Октябре, а после несколько месяцев входили в состав Совета народных комиссаров.  И одновременно подняли мятеж савинковские боевики.  Эти выступления не были скоординированы.  Савинковцы, ядро которых составляли бывшие офицеры, были политически между Корниловым и Керенским.  Левые эсеры были намного более враждебны к ним, чем к большевикам. Но большевикам пришлось одновременно иметь дело и с теми, и с другими,  причем в самом силовом, то есть военном, смысле.  Июль 1918 года был, пожалуй, самым драматическим моментом гражданской войны.

          Левоэсеровский мятеж в Москве 6 июля имел колоссальное политическое значение.  Он привел к фактической ликвидации партии левых эсеров и оппозиции большевикам внутри Советов.  Но в военном смысле его значение почти полностью исчерпывалось кратковременным (но в критический момент) отвлечением сил от противостояния с белогвардейщиной.  Боевая сила мятежа  - конный отряд ВЧК -  была немногочисленной.  Мятеж был подавлен в течение суток.  Роковые последствия могло иметь убийство мятежниками немецкого посла Мирбаха с целью спровоцировать войну с немцами.  Но Советскому правительству удалось «урегулировать инцидент».  Германия получила великолепный повод для возобновления войны, но положение на Западном фронте слишком сильно ее связывало.  До 8 августа, которое немецкий командующий Э.Людендорф назвал впоследствии «черным днем немецкой армии», оставался один месяц.  Намного серьезнее обстояло дело с мятежом савинковцев.  Появившись в Москве в начале марта, Савинков развил бешеную энергию по объединению в строго законспирированную организацию самых разнородных политически элементов, активно недовольных Советской властью.  По его словам, к концу мая его организация («Союз защиты Родины и свободы») насчитывала до 5500 членов в Москве, Питере и в крупных городах центра России.  Боевое ядро составляли, конечно, офицеры.  Савинков с гордостью вспоминал, что эта его деятельность почти 3 месяца не была замечена ВЧК.  Однако в конце мая начались аресты.  Савинков изображает мятеж «тщательно спланированным».  Но верится с трудом.  Скорее всего, савинковцам пришлось ускорить выступление, далеко не завершив подготовки, под угрозой разгрома чекистами.  Мятеж был, конечно, авантюрой, которая могла иметь успех лишь в случае серьезной поддержки населения городов и прямой военной помощи «союзников», то есть Антанты.  В городах Центра и в Питере, как показали ноябрьские выборы в Учредительное собрание, произошла резкая поляризация.  В центральных районах сильны были кадеты, а рабочие окраины практически целиком были за большевиков.  Большевистскими были и солдаты гарнизонов. Их демобилизация привела к определенному ослаблению влияния большевиков, но превосходство оставалось за ними.  Популярность меньшевиков и эсеров к 1918 году упала очень сильно.  Реальная боевая сила савинковцев была невелика. Поднять восстание в столицах они даже не пытались. Выступления в ряде городов Центра были быстро подавлены.  В течение двух часов в ночь на 8 июля полностью провалилась попытка захватить Рыбинск с большими запасами вооружения.  Единственным успехом савинковских боевиков стал мятеж в Ярославле, куда Савинков послал из Москвы большую группу «защитников Родины и свободы».  6 июля мятежники захватили центр города и получили поддержку части его жителей.  Они держались 16 дней, но ни о каком наступлении на Москву не было и речи.  Савинков досадует в воспоминаниях: достаточно, дескать, было времени,  чтобы с Севера успели прийти на помощь союзники, «но они не подошли».  Кто кого обманул?  Главный обманщик, конечно, Савинков. Англичане высадились ограниченными силами в Мурманске в начале марта.  Но продвигались по железной дороге очень медленно.  Лишь 5 июля совсем уж ничтожными силами они заняли Кемь. До Онеги (на побережье Белого моря) добрались  31 июля, а десант в Архангельске высадили только 2 августа, через 2 недели после бегства из Ярославля полковника Перхурова, командовавшего савинковскими боевиками.  По здравому смыслу,  английскому командующему  надо было быть стопроцентным идиотом,  чтобы, располагая ограниченными силами во враждебном окружении, очертя голову броситься в Ярославль из Кеми (не из Архангельска!) спасать полковника Перхурова, да и то было очевидно поздно. Савинков обманул прежде всего несчастных повстанцев, обещав им помощь «союзников», которая чисто технически не могла поспеть. Скорее всего, обманул он и союзников, рассказывая сказки о громадной силе своей тайной организации.  Вероятно, и «союзники» его обманули, обещав помощь, которую не могли оказать. В итоге  савинковская вылазка стоила жизни  не только сотням жертв белогвардейского террора, но и множеству мирных жителей, а также искренним патриотам, поверившим безответственному авантюристу.  При этом она подтвердила,  что большевики при всех трудностях все же контролируют центр страны.

Продолжение: см. КЛ № 66 (6/2008)

Окончание: см. КЛ № 67 (01/2009)