Введение

Научная идентификация социально-экономической природы СССР составляет принципиально важную задачу, поскольку без ее решения невозможно разобраться не только в том, какой характер имело советское общество - эксплуататорский или неэксплуататорский, социалистический или несоциалистический, - но и в том, какой, собственно, общественно-экономический строй сложился в постсоветский период, а главное - почему, в силу каких условий, причин и закономерностей.

Нисколько не отрицая значения субъективных факторов происшедшего и происходящего в российской стране, мы следуем канонам классической науки, а потому исходим из примата объективных факторов, и прежде всего - объективных противоречий, законов и закономерностей движения общества в каждую историческую эпоху. В соответствии с диалектическим подходом знание конкретно-исторического общества предполагает познание его базисных противоречий и законов, или противоречий и законов его способа производства. Пока противоречия и законы экономического базиса остаются непознанными, до тех пор непознанным является и основанное на нем общество.

Данный критерий научного познания справедлив, разумеется, для любого общества, включая советское. Тем не менее социально-экономическая диалектика СССР все еще остаётся больше «вещью в себе», чем «вещью для нас», ибо достоянием науки и общественного сознания до сих пор не стали основные из конкретно-исторических противоречий советского периода. Советское общество всегда было на виду и под пристальным вниманием всего мира. Несмотря на это, относительно его социальной природы до сих пор нет четкой определенности и оно тоже числится среди малоизученных и неведомых, подобно государствам с азиатским способом производства.

Дело не в недостатке литературы. С лёгкой руки Л. Троцкого, написавшего в 1936 г. книгу «Преданная революция. Что такое СССР и куда он идёт?», вопросом о том, что такое Советский Союз, занялось в последующем множество авторов: и отечественных, и иностранных. Но количество трудов не перешло в качество. Скорее, наоборот, из-за дефицита научного качества ширится преимущественно псевдонаучное количество. Причина наблюдаемого положения объясняется недиалектическим, или, что одно и то же - ненаучным взглядом на общественно-экономические отношения, специфичные для Советского Союза.

Теперь, когда советского общества нет больше на современной карте истории, ненаучные, путаные воззрения на социальный характер Советского Союза находят отражение в самых нелепых и бездумных версиях о причинах его кончины. Ходячие объяснения развала СССР, включая экономические, отправляются от чего угодно, но только не диалектики реальной жизни советского общества. Фактически каждое из них неверно уже изначально, ибо неверны сами посылки, принятые для них.

В большинстве своем растиражированные и наиболее тиражируемые версии молчаливо берут в качестве первоначальной предпосылки сталинскую формулу «победы социализма в основном», вследствие чего отождествляют советское общество с социалистическим. И потому, независимо от выдвигаемых ими объяснений развала Советского Союза, крах СССР они выдают за крах социализма, за всемирно-историческое поражение социализма.

Логическая цепочка, венчаемая подобным заключением, внешне выглядит довольно связной. Дана первая посылка - в СССР построен социализм, дана и вторая - СССР развалился; отсюда выводится, что социализм побежден капитализмом. Получается, будто «победа социализма» оборачивается в итоге своей полной противоположностью, ибо становится в конечном счете «победой капитализма». Получается полная бессмыслица, что историческое время течет назад: не от низшего к высшему, а наоборот - от высшего к низшему, т.е. от социализма к капитализму.

Суждение о крахе социализма, по видимости вроде бы логичное, сводится к явному абсурду, и, стало быть, тоже абсурдно. Так и есть. Оно действительно противоречит правилам формальной логики и ошибочно, ибо тривиально ошибочна его первая посылка, целиком воздвигнутая на ложной сталинской формуле, закрепленной в Конституции 1936 г.

Согласно законам формальной логики для истинности умозаключения обязательна истинность тех посылок, на каких оно возводится. В свою очередь, истинными могут быть лишь такие посылки, которые строго доказаны и неопровержимы.

Между тем сталинскую формулу 1936 г. нельзя отнести ни к доказанным, ни к неопровержимым, ни к научно обоснованным. По канонам классической науки она сплошь безосновательна. Формулируя ее в докладе о проекте новой Конституции СССР, Сталин полностью проигнорировал действующие в советской стране 1930-х гг. экономические противоречия и экономические законы.

§ 1. «Победа социализма» в СССР
и ее оценка Л. Троцким

Надо сказать, Л. Троцкий старался как мог нащупать противоречия зигзагообразной в своем движении советской реальности, но у него вышло разве лишь подобие диалектического анализа: слова о противоречиях есть, а самих противоречий нет. Если откровенно, то он стал одним из первых, кто поставил анализ советской действительности 1930-х гг. на недиалектические рельсы, подменив реальные и базисные противоречия звучным, но социально не определенным «противоречием между бюрократией и народом». По отношению к диалектике - признание на словах, и видимость диалектики на деле - он мало чем отличался от желчно ненавидимого им Сталина, который директивно положил конец всякому анализу классового строения и классовых противоречий советской страны конституционной формулой 1936 г. о «факте победы социалистического строя в СССР» .

Вместо установления подлинных противоречий Л. Троцкий, играя фразой, запутался в формально-логических. Согласно его представлениям, ВКП(б) подверглась термидорианскому перерождению и бюрократия эксплуатирует рабочий класс, однако государство осталось рабочим; господствует буржуазный принцип распределения по груду и нарастает социальное неравенство заодно с антагонизмами, а переход осуществляется в сторону социализма и т.д.

Твердая убежденность Л. Троцкого, будто противоречия сохраняются в СССР именно постольку, поскольку «далеко не достигнута еще и первая стадия социализма», столь же показательна, сколь и недиалектична ³. Такого рода воззрение есть верный симптом отстраненности от диалектического метода познания. Позволительно спросить: раз социализм и впрямь становится реальностью, то что - всякие противоречия испаряются, а источник развития пересыхает?

Неужели там, где социализм, нет противоречий? Если так, то социализм наделяется свойством отменять социальную диалектику, отменять источник и движущие силы общественного развития. Но точно так же полагал и Сталин, приписывая социализму свободу от противоречий и обывательски сводя противоречия к недостаткам. Стало быть, по отношению к диалектике «ортодоксальный» Л. Троцкий стоит в одном ряду с «термидорианским» Сталиным, так как оба они разделяют ненаучную, недиалектическую позицию. Первый вполне стоит второго, хотя, справедливости ради, Л. Троцкому следует отдать должное за то хотя бы, что он на фактах доказал, что советский опыт начиная со сталинского периода разворачивался отнюдь не по Марксу.

Цитируем: «Теория не есть вексель, который можно в любой момент предъявить действительности ко взысканию. Если теория ошибалась, надо ее пересмотреть или пополнить ее пробелы. Надо вскрыть те реальные общественные силы, которые породили противоречие между советской действительностью и традиционной марксистской концепцией. Во всяком случае, нельзя бродить впотьмах, повторяя ритуальные фразы, которые, может быть, полезны для престижа вождей, но зато бьют живую действительность в лицо».

Одним только этим утверждением, что советская действительность противоречит марксовой теории, Л. Троцкий сполна искупает довольно многочисленные ошибки своего анализа. И понятно, отчего он крайне неудобен всем тем, кто вместе с трупом СССР мечтает положить во гроб и живое учение Маркса, дабы заживо похоронить классическую науку рабочего класса. Гипотетически допускавший разложение и крушение советской власти, но считавший такую возможность практически невероятной, Л. Троцкий, тем не менее, еще в 1936 г., более чем за полвека до свершившегося факта, обессмыслил вздор, будто крах СССР означает крах марксовой теории, или иначе - теории освобождения рабочего класса самим рабочим классом. Не менее абсурдно с позиции Л. Троцкого и утверждение, будто крах СССР есть крах социализма.

Как минимум по указанным двум пунктам троцкистский анализ привнес, вне всякого сомнения, позитивный вклад, чего нельзя не видеть. Диалектический подход требует брать конкретную идейную позицию во всей ее полноте, вместе со всеми ее сильными и слабыми сторонами. Данное требование касается также отношения к троцкизму. Какими бы прискорбными ни были недостатки работы Л. Троцкого «Преданная революция», они не дают ни повода, ни оправдания для впадения в односторонность.

Сделанное нами замечание неслучайно. К сожалению, именно к односторонности отступили бывшие соратники Л. Троцкого, разошедшиеся с ним и затем вообще отошедшие от него из-за «клятого» вопроса о госкапитализме - С. Джеймс и Р. Дунаевская. Они видели главным образом непоследовательность и минусы троцкистского анализа, не различая сильных моментов, прозрений и проницательных догадок, каких тоже хватает в тексте. В результате одну односторонность, троцкистскую, сменяет другая, антитроцкистская. Недиалектический же подход был как в первом случае, так остался и во втором.

Естественно, негативных последствий догматического начетничества не избежала и «госкапиталистическая версия». Ее сторонники, тоже нагромоздив кучу ошибок, хватили через край, когда обвинили Л. Троцкого в том, что каждым своим словом, написанным в «Преданной революции», он укрепляет сталинизм. Мало того что это несправедливое обвинение, оно еще и не очень умное. Рассуждая столь примитивно, легко дойти до той полной нелепости, что и Сталин каждым своим словом укреплял троцкизм.

Спору нет, сталинизм до одури опасался даже намека на госкапитализм, и на сей счет мы располагаем такими данными, к примеру, по журналу «Плановое хозяйство», какие едва ли были знакомы С. Джеймсу и Р. Дунаевской. Но при всем том троцкизм отбрасывал «госкапиталистическую версию» вовсе не затем, чтобы угодить Сталину.

В связи со сказанным сошлемся на еще одно немаловажное обстоятельство. Сталинизм, как известно, не меньше страшился сравнения производительности труда по коэффициентам в «международном масштабе», тогда как автор «Преданной революции» не только не боялся, но, наоборот, с 1923 г. требовал такого сравнения. И что, выставлением критерия производительности труда «ортодоксальный» троцкизм тоже укреплял сталинизм? Кто так считает, тот не считается с истиной.

Мы уже определили, отчего два протагониста трагического театра советской истории, Л. Троцкий и Сталин, один другого стоят: оба исповедовали недиалектический подход. Но они вовсе не одиноки в своем грехопадении. Наравне с ними их грех разделяют и их непримиримые критики, включая «госкапиталистических».

Думается, незачем долго доказывать, что Л. Троцкий спасовал перед диалектической спецификой СССР: проще обратиться к его признанию, зафиксированному его собственными словами - «вопрос о характере СССР еще не решен историей». Он только беспомощно разводил руками: «В каком направлении развернется в течение ближайших трех-пяти-десяти лет динамика экономических противоречий и социальных антагонизмов советского общества, на этот вопрос окончательного и бесповоротного ответа еще нет». Уточним здесь, что именно сами «экономические противоречия и социальные антагонизмы советского общества», а не направление их «развертывания», составляли загадку для Л. Троцкого.

Прочие авторы, дерзнувшие порассуждать на тему, заданную первопроходцем, запутались еще больше. Многим из них он знал настоящую цену: «Друзья’ СССР имеют профессиональную привычку собирать впечатления с закрытыми глазами и с ватой в ушах: полагаться на них нельзя» ⁹.

Точно сформулированный Л. Троцким вопрос: «Что такое СССР?» - невозможно прояснить, пока не определены базисные противоречия, свойственные СССР - вот что доказывается безуспешностью всех попыток, предпринятых в обход диалектического анализа. Догматический схематизм помешал, между прочим, и тем из исследователей, которых отличает стремление все же по- настоящему разобраться в данном вопросе, подобно С. Джеймсу, Р. Дунаевской, Г. Ли, Т. Клиффу, Э. Манделу, приложившим заметные усилия, чтобы перейти от явлений к сущности ¹⁰

Нечего и говорить, насколько нас интересовало то, каким образом Л. Троцкий расценивал сталинское откровение о «победе социализма» и вступлении в период перехода от социализма к коммунизму, ссылался ли при этом на конкретно-исторические противоречия советской страны.

Надо сказать, книга «Преданная революция» завершена, судя по предисловию, в начале августа 1936 г., а Сталин выступил со своим конституционным докладом на VIII Всесоюзном съезде Советов - чрезвычайном, конституционном и, между прочим, последнем, 25 ноября 1936 г. Книга была готова раньше, чем сталинский доклад, и ее автор физически не мог отреагировать на аргументацию, обнародованную в докладе. На столе Л. Троцкого находился только проект сталинской Конституции.

Тем не менее Л. Троцкий, хотя и ограниченный скудностью материала, мгновенно распознал гнилой стержень «победной» формулы, поскольку критерий его оценки сводится в конечном счете к «проблеме всех проблем: производительности труда».

Забвение Сталиным классического критерия, забвение формационной значимости достигнутой обществом высоты производительности труда бросилось позднее в глаза Р. Дунаевской и ее соавторов. В работе, написанной в 1950 г., они верно заметили: «Теория сталинизма отрицает, что экономическим провозвестником нового общества является качественно высшая производительность труда. Взамен последней в виде критерия эта теория выставляет количественное накопление товаров, или рост «социалистического сектора», т.е. государственной собственности». В то же время они промолчали о заслуге автора «Преданной революции», который задолго до них использовал критерий производительности в «международном масштабе». Зато умудрились дать ложную трактовку, по смыслу которой анализ кривой советской производительности труда Л. Троцкий подчинил якобы «вопросу о рубле», т.е. вопросу об «эффективности бюрократии» ¹⁴. Сложно установить, чем они руководствовались и что подвигло их на неправду в отношении центрального пункта анализа, данного их предшественником. Но их предвзятость очевидна.

Правда заключается в том, что Л. Троцкий одним из первых категорически опровергнул «победную» сталинскую формулу, опираясь именно на классический критерий производительных сил и производительности труда. Фиксируя многократное отставание СССР от стран передового капитализма по производительности труда, он однозначно оценивает советское общество как общество переходного режима, т.е. несоциалистическое. И упрекает советскую бюрократию за отказ от марксовой теории, согласно которой уровень развития страны измеряется высотой производительности труда.

Цитируем: «В чем же собственно теоретическая ошибка бюрократии: в основной посылке или в выводе? В том и в другом. По поводу первых заявлений о «полной победе» оппозиция возражала: нельзя ограничиваться общественно-юридическими формами отношений, притом незрелыми, противоречивыми, в земледелии еще весьма неустойчивыми, отвлекаясь от основного критерия: уровня производительных сил. ... Советские формы собственности на основе новейших достижений американской техники, перенесенных на все отрасли хозяйства, - это уже первая стадия социализма. Советские формы при низкой производительности труда означают лишь переходный режим, судьба которого еще не взвешена окончательно историей» ¹⁵.

Конечно, и здесь сквозят перехлесты из-за увлеченности фразой, и здесь мы находим изрядные преувеличения, порожденные скольжением по поверхности реалий. Безусловно, даже в соединении с новейшей американской техникой советских форм собственности было маловато для первой стадии социализма, поскольку они ни в чем не поднялись выше юридических, т.е. формально-социалистических. Неразличение формального и реального есть недостаток, и притом большой, потому как выражает недостаток диалектической логики. Наряду с тем в приведенном положении нельзя не видеть вполне верной мысли. Здесь верно то, что «победный» вывод Сталина несовместим с достигнутым уровнем производительности труда - весьма низким по меркам стран передового капитализма.

Благодаря опоре на классический критерий Л. Троцкий попал в самую точку. Вывод Сталина оказался вымыслом, начисто опровергаемым и опровергнутым практикой, точнее - практически обеспеченным уровнем производительности труда, в разы меньшим по сравнению с показателем передового капитализма. Однако, о чем уже сказано, разбора всей сталинской аргументации, изложенной в докладе 25 ноября 1936 г., в книге Л. Троцкого нет да и не могло быть. Пунктуального, пункт за пунктом, разбора не найти и в последующей литературе, включая «госкапиталистическую», а необходимость в нем громадна. И не из-за прошлого, а из-за настоящего и будущего.

Истина нужна не для того, чтобы сводить счеты с прошлым или «героями прошлого». Истина нужна в интересах социально-экономического прогресса человечества, идущего вперед через разрешение объективных противоречий. Не только по критерию производительности, о чем знал Л. Троцкий, разоблачается выдумка о социализме в СССР, но и по критериям диалектического анализа, о чем, увы, не знали ни автор «Преданной революции», ни его ригористичные критики «слева».

§ 2. Несостоятельность сталинской формулы 1936 г.
о победе социализма в СССР

Рассмотрим теперь подробнее, какие аргументы в пользу вывода о построении социалистического строя удалось подобрать Сталину. В предварении

своего доклада он сослался на тот факт, что перед Конституционной комиссией, образованной по постановлению VII съезда Советов Союза ССР, ставилась задача «уточнения социально-экономической основы Конституции в смысле приведения Конституции в соответствие с нынешним соотношением классовых сил в СССР (создание новой социалистической индустрии, разгром кулачества, победа колхозного строя, утверждение социалистической собственности как основы советского общества и т.п.)» ¹⁶. Данная формулировка слово в слово повторила решение Пленума ЦК ВКП(б) от 1 февраля 1935 г. ¹⁷ В ней названы три слагаемых будущей «победной» формулы: «социалистическая индустрия», «победа колхозного строя», «утверждение социалистической собственности». Все три и были перечислены в «победном» докладе, произнесенном Сталиным 25 ноября 1936 г.

Но, на что надо обратить внимание, в речи одновременно промелькнула и другая формула, в корне отличная от «победной» и гораздо реалистичнее. Что это за формула? В чем ее суть? В тексте доклада сохранились отголоски принципиально иной формулы, куда более сдержанной и адекватной - формулы будничных сдвигов в сторону социализма, формулы не победы, а только некоторого приближения к ней.

Цитируем: «Таким образом Конституционная Комиссия должна была внести изменения в ныне действующую Конституцию, принятую в 1924 году, учтя при этом те сдвиги в жизни Союза ССР в сторону социализма, которые были осуществлены за период от 1924 года до наших дней» [курсив наш. - С.Г.] ¹⁸. В будничной формуле фигурируют всего лишь сдвиги в сторону социализма, а не «социализм в основном».

Итак, налицо две принципиально разнящиеся формулы: сдержанная и сталинская. Какая из них ближе к реальности 1936 г. - формула «сдвигов» или формула «победы»? Если достигнуты «сдвиги», то бессмысленно провозглашать «победу»; если обеспечена «победа», то незачем упоминать о «сдвигах». Разве процесс тождествен результату? Разве может быть неясно, что одна формула не увязывается с другой? Разве непонятно, что они исключают друг друга? Верно одно из двух: либо все еще свершающиеся «сдвиги», либо уже свершенная «победа».

В чем отличие пафосной формулы «победы» от скромной формулы «сдвигов»? Формула «победы» означает конец переходного периода к социализму, а формула «сдвигов» - только начальные шаги переходного периода. Первая формула неадекватна действительности и потому ложная, она являлась формулой дезориентации трудящихся, партии, государства и общества. Вторая формула адекватна реалиям, она правдива и задавала верный ориентир для проектирования маршрута движения вперед.

На самом деле будничная формула «сдвигов» означала не так уж и мало. В соответствии с ней, что главное, СССР находится на пути к социализму, не сворачивает и не отклоняется от цели. Иное дело, что этого было мало Сталину. Сдвиги, пусть и важные, его не устраивали, ибо не доказывали его «новацию» про «социализм в отдельно взятой стране». И потому от них осталось одно упоминание, весьма, впрочем, показательное, поскольку оно подтверждает, что у Сталина еще сохранялся выбор между правдой и ложью, еще существовали сомнения, пройдет авантюра или нет. Правдой по меркам истории были сдвиги, ложью - победа. Итог сделанного выбора общеизвестен: формуле исторической правды Сталин предпочел формулу обмана, с далеко идущими, что выяснилось десятилетиями позже, и трагическими последствиями.

Как убедимся, отнюдь не в действительности, а только по лживой формуле Советский Союз «победил» капитализм и эксплуатацию человека человеком.

Обратим внимание на схоластическое содержание сталинской логики. Вне всякого сомнения, Сталин прекрасно помнил знаменитое ленинское утверждение, что «из России нэповской будет Россия социалистическая» ¹⁹. И следуя данному шаблону, механически, не поразмыслив над ключевым замыслом ленинского плана переходного периода, он отождествил последний период нэпа с периодом полной ликвидации капитализма. Цитируем: «...Мы имеем теперь последний период НЭП’а, конец НЭП’а, период полной ликвидации капитализма во всех сферах народного хозяйства» ² . В данном центральном пункте Сталин продемонстрировал открытый отход от ленинского понимания того, что такое нэп, зачем и для чего понадобился.

По Ленину, НЭП есть политика особой, торговой, госкапиталистической смычки города и деревни, политика, направленная на достижение победы госкапитализма над частным капитализмом. В ленинском плане переходного периода именно «своеобычный» госкапитализм, призванный завоевать при опоре на советскую власть общегосударственную торговую монополию, составлял один из главных моментов НЭПа ² . Потому-то именно к советскому государству обращен призыв Ленина учиться торговать, чтобы держать в своих руках торговую смычку национализированной промышленности и крестьянства, в массе своей еще единоличного, не кооперированного. Нэпману учиться торговле было незачем, он требовал лишь ее свободы.

Так что нэп завершается не ликвидацией капитализма, а утверждением советского госкапитализма как основного хозяйственного уклада, уже непосредственно предшествующего социалистическому, без каких-либо промежуточных этапов и ступеней. Конец нэпа знаменуется победой госкапиталистическо- го советского хозяйства, которое, в свою очередь, открывает наконец эпоху прямого перехода к социализму, доставляя социалистическому строительству материально-техническую базу и наивысший уровень развития производительных сил, недостижимый при догосударственном капитализме.

Вопреки ясной позиции Ленина, госкапиталистической, для Сталина НЭП, преподнесенный в докладе 1936 г., оказался тождествен политике оживления частного капитализма, без государственного, без борьбы за общегосударственную торговую монополию. НЭП в представлении его творца - это не только частный капитализм и не только государственный, а политика вытеснения частного капитализма госплановским во всей сфере товарно-денежного обращения. Вот почему, кстати, введение НЭПа точно совпало по времени с созданием Госплана (февраль 1921 г.). НЭП же, весьма карикатурно изображенный Сталиным, означал оживление только частного, только кулаческого капитализма. Отсюда и вульгарная увязка конца нэпа с концом капитализма, а не началом прочно обеспеченной торговой монополии советского государства.

Между тем капитализм капитализму рознь, ибо решающее значение имеет стадиальная высота развития капитализма, или достигнутая стадия. Высший капитализм, а выше государственного, выше госплановского никакого другого нет и быть не может, совсем не чета низшему. Но для Сталина что высший капитализм, госплановский, что низший, бесплановый - было все одно. И потому свое заявление о полной ликвидации капитализма он сделал без малейшего представления о том, о каком капитализме говорит - низшем, частном и бесплановом или высшем, государственном и госплановском.

Что, спрашивается, в 1936 г. и государственно-монополистический капитализм оказался ликвидирован - заодно с организуемой тогда государственнокапиталистической монополией оптовой торговли, монополией розничной торговли, монополией внешней торговли? Мы уж не берем монополию промышленную, ценовую, банковскую, транспортную, земельную, монополию заработной платы, монополию найма рабочей силы, социально-страховую, пенсионную, образовательную и прочие, которые находились на этапе непростого становления. Так неужели были ликвидированы все начала, отношения и элементы госкапитализма? Ничего подобного. Сталин прекрасно понимал, для чего ему нужна сталинская Конституция и почему он выдал насквозь демагогический, содержательно абсурдный конституционный доклад; но он едва ли понимал, насколько разоблачительна его волюнтаристская аргументация и в какой мере обнажает устроенный им идейный подлог.

Рассмотрим теперь предметнее три основных довода, приведенных Сталиным в подтверждение «победы социалистического строя».

Цитируем первый сталинский довод: «Самое же главное в том, что капитализм изгнан вовсе из сферы нашей промышленности, а социалистическая форма производства является теперь безраздельно господствующей системой в области нашей промышленности. Нельзя считать мелочью тот факт, что наша нынешняя социалистическая индустрия с точки зрения об’ема продукции превосходит индустрию довоенного времени более чем в семь раз» ²².

Процитированный довод заслуживает того, чтобы хоть немного вдуматься в него. Разумеется, вовсе не мелочь, что в 1936 г. СССР превзошел по объему продукции царскую «индустрию довоенного времени более чем в семь раз». В данном отношении сравнение, избранное Сталиным, понятно и справедливо.

Но едва ли следовало считать мелочью то, насколько «социалистический» СССР уступал по объемам промышленного выпуска капиталистическим Соединенным Штатам Америки, не вышедшим еще из «Великой депрессии». Тем не менее Сталин ограничился сопоставлением только с отсталой царской промышленностью, которую США многократно превосходили еще в 1913 г., и отказался провести сравнение с американской индустрией - хотя и сильно угнетенной длительным стадиальным кризисом, но все равно передовой в мире.

Итак, зримая и в высшей степени примечательная особенность состоит в том, что советский «социализм» Сталин сравнивает исключительно с царским недокапитализмом; за эталон Сталин взял исторически отсталое вместо исторически передового.

Думается, нечего и говорить, что сравнение с исторически низшим вместо исторически высшего годится для страны, которая соревнуется со своим ретроградным прошлым, но непригодно для социализма, который соревнуется с самым передовым капитализмом за первенство в мире по производительности общественного труда. В 1936 г. передовой на то время капиталистической страной, для которой «Новый курс» администрации Ф.Д. Рузвельта открыл выход на просторы государственно-монополистической стадии, являлись США. И потому основание для «победного» вывода давал лишь гарантированно более высокий, чем в США, уровень производительности труда - устойчиво превышающий американский показатель на протяжении хотя бы пятилетия. Чтобы вывод был адекватным реалиям, вначале следовало догнать и со значительным запасом перегнать США по производительности труда.

Но Сталин отбросил классический критерий - производительность труда. И попал впросак, не сумев даже взять в толк, что построил сравнение по принципу: молодец против овец, а против молодца и сам овца. Сталин представил СССР страной, передовой среди отсталых и отсталой среди передовых. Сталинский «социализм» стоял много выше по сравнению с чахлым, чахоточным, преимущественно аграрным, полукапиталистическим хозяйством царской России, замученным самодержавием и феодально-помещичьим строем, и в то же время много ниже индустриальной американской экономики - с ее достаточно обширной электрификацией, громадной концентрацией и централизацией промышленного капитала в крупных фирмах.

Наконец, в завершение разбора первого довода нельзя не уточнить: в чем, собственно, состояла та сказочная «социалистическая форма производства», на которую сослался Сталин? Чем она отличается от капиталистической? Чем, например, основное звено промышленного производства в СССР отличалось от основного звена американского промышленного производства, сконцентрированного на крупных фирмах типа Ford, GM, GE, IBM. В чем состоял социалистический характер основной организационной формы, основного организационного звена промышленности и общественного воспроизводства? В чем советское отраслевое и хозрасчетное предприятие организационно превосходило многоотраслевой американский концерн? Какими организационными новациями отмечен сталинский «социализм» по сравнению с формами организации, свойственными передовому капитализму?

Подобные вопросы суть сугубо риторические, ибо какой-либо исторически новой формы организации промышленного производства, да и общественного

воспроизводства в целом, сталинский «социализм» не явил, как, впрочем, и нового, недостижимого при капитализме уровня производительности труда. Все то новое, что отмечалось Сталиным, могло считаться новым исключительно по сравнению с дореволюционной, царской Россией.

Второй сталинский довод относится к аграрному хозяйству. Цитируем: «...Мы имеем теперь самое крупное в мире машинизированное, вооруженное новой техникой производство, в виде всеоб’емлющей системы колхозов и совхозов. Всем известно, что кулачество в сельском хозяйстве ликвидировано, а сектор мелких единоличных крестьянских хозяйств с его отсталой средневековой техникой занимает теперь незначительное место, причем удельный вес его в сельском хозяйстве в смысле размера посевных площадей составляет не более 2-3 процентов. Нельзя не отметить тот факт, что колхозы имеют сейчас в своем распоряжении 316 тысяч тракторов мощностью 5 миллионов 700 тысяч лошадиных сил, а вместе с совхозами имеют свыше 400 тысяч тракторов мощностью 7 миллионов 580 тысяч лошадиных сил» .

В подтексте здесь опять-таки абсолютно негодная логика сравнения с отсталым вместо передового, по примитивному шаблону: царская Россия не имела - СССР имеет. Неслучайно точкой базового отсчета для Сталина и сталинской статистики служил уровень, достигнутый отсталым хозяйством царской империи в 1913 г., а не текущий уровень самых передовых капиталистических стран мира. Только по сравнению с экономически бессильной царской империей, порабощенной иностранным капиталом, и мог казаться головокружительно передовым сталинский «социализм», который не дал еще полной электрификации даже советской промышленности, не говоря уже о деревне или транспорте.

От Сталина нечего было ожидать хотя бы элементарных вопросов, например: сколько тракторов в 1936 г. и с какой удельной выработкой имели США? - чем колхозно-совхозная система прогрессивнее по сравнению с фермерской организацией американского сельского хозяйства, замкнутого на крупные компании пищевой индустрии и работающего по их заказам, чем производительнее? - имела ли колхозно-совхозная система прямой экономический интерес снижать цены сельскохозяйственной продукции и повышать качество продуктов питания? - обеспечила ли решение продовольственной проблемы?

Аграрный «социализм» Сталина, неспособный ни снять продовольственную проблему, ни избавить большинство трудящихся города и деревни от полуголодного существования, козырял наличием тракторов - притом наличием сугубо количественным, без всякого упоминания о качестве и производительности применяемой тракторной техники, которая дольше простаивала в ремонте, чем работала на полях и фермах, и значительно отставала по выработке от американской.

Ссылаясь на колхозно-совхозную систему как социалистическую, Сталин счел, видимо, что лучше «социализм» без решения продовольственной проблемы, чем решение продовольственной проблемы без «социализма».

Ничуть не осмысленнее третий сталинский довод: «Что касается товарооборота в стране, то купцы и спекулянты изгнаны вовсе из этой области. Весь товарооборот находится теперь в руках государства, кооперации и колхозов. Народилась и развилась новая, советская торговля, торговля без спекулянтов, торговля без капиталистов» ²⁴.

Возможно, советская торговля уже и шла без капиталистов, если не считать немощного государственного капиталиста, неспособного прочно держать в своих руках торговую монополию, неподатливую ему. Но чтобы советская торговля шла без спекулянтов - это уже чудовищный перебор. Надо совершенно презреть всякую истину, чтобы на весь Советский Союз и весь мир изречь столь откровенную ложь. Торговый «социализм» Сталина ни мгновения не обходился без частнокапиталистической по сути спекуляции, служившей формой первоначального накопления теневого частного капитала. Победа над спекуляцией в советской оптовой и розничной торговле могла быть разве лишь фантомом неадекватного сознания, клинически оторванного от реальности. Легенд воспроизводства в целом, сталинский «социализм» не явил, как, впрочем, и нового, недостижимого при капитализме уровня производительности труда. Все то новое, что отмечалось Сталиным, могло считаться новым исключительно по сравнению с дореволюционной, царской Россией.

Второй сталинский довод относится к аграрному хозяйству. Цитируем: «...Мы имеем теперь самое крупное в мире машинизированное, вооруженное новой техникой производство, в виде всеоб’емлющей системы колхозов и совхозов. Всем известно, что кулачество в сельском хозяйстве ликвидировано, а сектор мелких единоличных крестьянских хозяйств с его отсталой средневековой техникой занимает теперь незначительное место, причем удельный вес его в сельском хозяйстве в смысле размера посевных площадей составляет не более 2-3 процентов. Нельзя не отметить тот факт, что колхозы имеют сейчас в своем распоряжении 316 тысяч тракторов мощностью 5 миллионов 700 тысяч лошадиных сил, а вместе с совхозами имеют свыше 400 тысяч тракторов мощностью 7 миллионов 580 тысяч лошадиных сил» ²³.

В подтексте здесь опять-таки абсолютно негодная логика сравнения с отсталым вместо передового, по примитивному шаблону: царская Россия не имела - СССР имеет. Неслучайно точкой базового отсчета для Сталина и сталинской статистики служил уровень, достигнутый отсталым хозяйством царской империи в 1913 г., а не текущий уровень самых передовых капиталистических стран мира. Только по сравнению с экономически бессильной царской империей, порабощенной иностранным капиталом, и мог казаться головокружительно передовым сталинский «социализм», который не дал еще полной электрификации даже советской промышленности, не говоря уже о деревне или транспорте.

От Сталина нечего было ожидать хотя бы элементарных вопросов, например: сколько тракторов в 1936 г. и с какой удельной выработкой имели США? - чем колхозно-совхозная система прогрессивнее по сравнению с фермерской организацией американского сельского хозяйства, замкнутого на крупные компании пищевой индустрии и работающего по их заказам, чем производительнее? - имела ли колхозно-совхозная система прямой экономический интерес снижать цены сельскохозяйственной продукции и повышать качество продуктов питания? - обеспечила ли решение продовольственной проблемы?

Аграрный «социализм» Сталина, неспособный ни снять продовольственную проблему, ни избавить большинство трудящихся города и деревни от полуголодного существования, козырял наличием тракторов - притом наличием сугубо количественным, без всякого упоминания о качестве и производительности применяемой тракторной техники, которая дольше простаивала в ремонте, чем работала на полях и фермах, и значительно отставала по выработке от американской.

Ссылаясь на колхозно-совхозную систему как социалистическую, Сталин счел, видимо, что лучше «социализм» без решения продовольственной проблемы, чем решение продовольственной проблемы без «социализма».

Ничуть не осмысленнее третий сталинский довод: «Что касается товарооборота в стране, то купцы и спекулянты изгнаны вовсе из этой области. Весь товарооборот находится теперь в руках государства, кооперации и колхозов. Народилась и развилась новая, советская торговля, торговля без спекулянтов, торговля без капиталистов» ²⁴.

Возможно, советская торговля уже и шла без капиталистов, если не считать немощного государственного капиталиста, неспособного прочно держать в своих руках торговую монополию, неподатливую ему. Но чтобы советская торговля шла без спекулянтов - это уже чудовищный перебор. Надо совершенно презреть всякую истину, чтобы на весь Советский Союз и весь мир изречь столь откровенную ложь. Торговый «социализм» Сталина ни мгновения не обходился без частнокапиталистической по сути спекуляции, служившей формой первоначального накопления теневого частного капитала. Победа над спекуляцией в советской оптовой и розничной торговле могла быть разве лишь фантомом неадекватного сознания, клинически оторванного от реальности. Легендарный Дон Кихот и тот был ближе к победе над ветряными мельницами, чем сталинский «социализм» - к победе над спекулянтом и теневым капиталом в торговле и сфере товарно-денежного обращения.

Мы указали все три столпа, на которых Сталиным водружена ложная «победа социализма». Вслед за ними сразу следует итоговый вывод.

Цитируем: «Таким образом полная победа социалистической системы во всех сферах народного хозяйства является теперь фактом. А что это значит? Это значит, что эксплоатация человека человеком уничтожена, ликвидирована, а социалистическая собственность на орудия и средства производства утверждена, как незыблемая основа нашего советского общества» ²⁵.

По правилам элементарной логики и данное сталинское утверждение заведомо ошибочно. В чем его ошибочность? В том, что оно поставило причину на место следствия, а следствие - на место причины. На самом деле первично именно уничтожение эксплуатации, тогда как социализм вторичен. Сообразно с действительной причинно-следственной связью уничтожение эксплуатации выступает не следствием готового социализма, а предпосылкой построения социалистического общества: социализм строится людьми, свободными от капиталистической эксплуатации и, стало быть, от всякого экономического принуждения, не говоря уже о внеэкономическом. У Сталина все наоборот: раз объявлен социализм, значит, эксплуатация уничтожена. Чем она уничтожена? Провозглашением социализма. Тем самым за доказательство принимается то, что само подлежит доказательству. Делая свой «победный» вывод, Сталин совершает логическую ошибку, именуемую petitio principii, т.е. проводит предвосхищение основания или банальный подлог.

Интересно, чем же все-таки сталинский «социализм» уничтожил эксплуатацию человека человеком? Быть может, тотально господствовавшей сдельщиной - сдельной системой заработной платы? Но Ленин относил такую систему к «капиталистическим основаниям» госпредприятий, а Маркс - так и вовсе к самым варварским и бесчеловечным методам капиталистической эксплуатации наемного труда. Быть может, эксплуатация была уничтожена посредством устранения товарного характера рабочей силы, посредством устранения наемного характера труда, посредством устранения формы заработной платы, прибыли, цен, как должно быть по научной классике? Нет, основополагающие производственные отношения, обусловленные разделением общественного труда, начисто опровергали, а не подкрепляли сталинскую выдумку про уничтожение эксплуатации человека человеком.

В Советском Союзе вместо непосредственно-общественного труда постоянно, при всех зигзагах истории, господствовал опосредованно-общественный, объективно предполагающий товарно-денежный обмен и товарооборот.

До реального обобществления, возможного, по классике, только на базе автоматизированных производительных сил, в 1930-е гг. было очень далеко даже для США с их сложившейся конвейерной системой поточного производства; сталинский же «социализм» едва только начал открывать для себя и перенимать конвейерную организацию массового производства, спешно осваиваемую уже в годы Великой Отечественной войны.

Сталин подытоживает: «Затем, организовав промышленность и сельское хозяйство на новых, социалистических началах, с новой технической базой, Советская власть добилась того, что ныне земледелие в СССР дает в 1¹/₂ раза больше продукции, чем в довоенное время, индустрия производит в 7 раз больше продукции, чем в довоенное время, а народный доход вырос в 4 раза в сравнении с довоенным временем» ²⁶.

Выходит, по Сталину, для полной победы социалистического общественного строя в 1936 г. достаточно того, что по объемам выпуска промышленность в 7 раз превзошла царскую Россию 1913 г., а сельское хозяйство - в 1,5 раза. При этом не имеет значения, получается, что не решена ни одна из насущных проблем: ни продовольственная, ни жилищная, ни обувная, ни текстильно-тканевая, ни всеобщей электрификации, ни всеобщей грамотности, ни производительности труда, ни качества продукции, ни планомерности, ни ручного труда - ни хотя бы босоного детства.

По сути, Сталин провозгласил не что иное, как победу босоногого «социализма», бездомного «социализма», безграмотного «социализма», «социализма», основанного на изнурительном ручном труде, в общем - бесчеловечного «социализма». Л. Троцкий в своей трибунной манере профессионального оратора задал вопрос, который содержит в себе готовый ответ: «Разве можно более злостно компрометировать социализм?» ²⁷.

Сталинская формула «полной победы социализма» с самого начала стала формулой полной дискредитации социализма. Она оказалась в столь чудовищном разладе с хрестоматийными принципами классического учения о социализме, что для ее утверждения понадобились репрессии против несогласного слоя малочисленных к тому времени ленинских соратников и их последователей. Конституция СССР, проведенная под фиктивным предлогом «победы социализма», в самих своих основах так чрезмерно расходилась со второй программой ВКП(б), принятой в 1919 г., что де-юре отменяла эту программу.

Безусловно, не без умысла Сталин заговорил в докладе про двухпалатную парламентскую историю, а держа в уме то обстоятельство, что новая Конституция отменяла съезд Советов и вводила двухпалатный Верховный совет, избираемый не по производственному, а по территориальному округу²⁸. По сути, конституционно закреплялась ликвидация даже формального декларирования рабочего характера советской власти, а вместе с тем - и полный разрыв Сталина с ленинской партийной программой.

Столь вызывающий отказ от основополагающих требований Октябрьской революции и программы ленинской партии не мог не вызвать ответной реакции со стороны представителей ленинского ядра. Л. Троцкий громовым голосом высказался в «Преданной революции», да так раскатисто, что привил сталинской верхушке рефлекс неизбывного маниакального страха. Страшнее троцкизма зверя для кремлевского небожителя не стало, троцкизм мерещился Сталину всюду: в партии, государстве, армии, хозяйственных органах. В троцкисты автоматически попадал каждый, кто придерживался ленинской партийной программы 1919 г. и не принимал ни формулы «победы социализма», ни выстроенной под предлогом этой «победы» Конституции.

Поэтому едва ли случаен тот факт, что молох общесистемных репрессий, направленных против внутренней оппозиции, по сути - «октябрьской», был пущен в ход уже в январе 1937 г., спустя считанные недели после одобрения сталинской Конституции, состоявшегося 5 декабря 1936 г.

В советское время связь между Конституцией 1936 г. и масштабными репрессиями не становилась предметом исторических исследований. Не поднимается тема и в постсоветский период. Лишь единичные историки пришли к версии о наличии связи между конституционной реформой и репрессиями, но обстоятельного и доказательного исследования пока нет. Впрочем, по отдельным моментам есть и продвижение.

Весьма важной представляется фиксация противоречия между конституционными новациями Сталина и программой Коминтерна. Цитируем: «Но все же самым серьезным являлось то, что все новации перечеркивали не столько суть конституции 1924 г., сколько «Программу Коммунистического Интернационала», принятую на его VI конгрессе 1 сентября 1928 г. в редакции, предложенной программной комиссией под председательством Н.И. Бухарина» ²⁹. Разумеется, здесь отражена лишь одна грань многогранного противоречия, поскольку сталинская Конституция фронтально противоречила самому характеру Октября 1917 г., начиная с интересов рабочего класса и кончая марксовой теорией заодно с ленинской программой партии.

Докладывая о проекте новой Конституции, Сталин выступал не как руководитель партии, ответственный за выполнение партийной программы. Наоборот, он всячески избегал какого-либо упоминания о действовавшей программе, принятой в 1919 г. Вследствие этого возникло разительное противоречие: программа переходного периода не выполнена, отчитываться о ее выполнении нечем, и при всем том уже свершилась «победа» социалистического строя.

Лишенный опоры на фундаментальные факторы и чувствуя шаткость своей «победной» позиции, Сталин апеллировал к поверхностным явлениям как доводу в последней инстанции. Цитируем: «В результате всех этих изменений в области народного хозяйства СССР мы имеем теперь новую, социалистическую экономику, не знающую кризисов и безработицы, не знающую нищеты и разорения и дающую гражданам все возможности для зажиточной и культурной жизни» ³⁰.

Итак, «новая, социалистическая экономика» не знает кризисов и безработицы, не знает нищеты и разорения, дает «все возможности для зажиточной и культурной жизни» - таков доказательный ряд, предъявленный делегатам последнего всесоюзного съезда Советов «сталинским гением».

«Социалистическую экономику» Сталин определяет посредством отрицания, а не утверждения - через то, чего она не знала. А что же она знала? Что знала она вместо нищеты и разорения? Можно ли сказать, к примеру, что она знала массовое процветание и благосостояние рабочего класса? Нет, нельзя было сказать, что нищета сменилась процветанием трудящихся города и деревни. И даже Сталин не решился на столь циничную ложь, хорошо понимая, какое опасное возмущение может подняться в ответ на нее. Поэтому на совещании стахановцев, в ноябре 1935 г., он ограничился скромной, вовсе не «победной» реляцией: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее» ³¹. Впрочем, стахановцы пропустили ее мимо ушей, сопроводив молчаливым равнодушием. Зато одобрительную их реакцию вызвало более правдивое утверждение, ежедневно подтверждаемое их собственным опытом: «Если не хватает хлеба, не хватает масла и жиров, не хватает мануфактуры, жилища плохие, то на одной лишь свободе далеко не уедешь. Очень трудно, товарищи, жить одной лишь свободой» ³².

До пресловутой «полной победы социализма» существовала массовая нищета, оформленная системой карточного нормирования товаров. С успехами второй пятилетки индустриализации, отменой карточной системы и «победой социализма» тотальная нужда совершила маленький позитивный сдвиг: от массовой нищеты - к массовой нехватке предметов первой необходимости, включая хлеб, мясо, обувь, одежду и жилье. Но этот сдвиг совершенно не тянул на социалистический, как и все прочие несомненные успехи в деле подъема производительных сил, достигнутые во второй индустриальной пятилетке.

Обратим внимание на одно терминологически небольшое, но содержательно огромное и крайне информативное расхождение. В выступлении перед аудиторией, заполненной стахановцами, за год до конституционного доклада, 17 ноября 1935 г., Сталин указывает, что «возможность зажиточной и культурной жизни» дала «наша революция». Цитируем: «Чтобы можно было жить хорошо и весело, необходимо, чтобы блага политической свободы дополнялись благами материальными. Характерная особенность нашей революции состоит в том, что она дала народу не только свободу, но и материальные блага, но и возможность зажиточной и культурной жизни» ³³.

Год спустя, 25 ноября 1936 г., в конституционном докладе Сталин кардинально изменил позицию, убрав «нашу революцию» и поставив взамен нее «социалистическую экономику», которая дала то же самое, что и «наша революция» - «все возможности для зажиточной и культурной жизни», только с опозданием на два десятилетия.

Глядя в глаза стахановцев, Сталин не решился утверждать, будто социализм победил и «победа социализма» принесла им благополучие. Он не выставил здесь напоказ, а, наоборот, стыдливо прикрыл и замаскировал «победную» формулу, из-за чего впал в путаницу и раздвоение. Запутавшись в своей мешанине, он не знал, на какой же исторический этап поместить стахановское движение: на этап ли социалистического строительства или на этап перехода от социализма к коммунизму; на этап ли без победы или этап с победой. Как вышел Сталин из затруднения, им самим созданного? Очень просто: он расположил стахановское движение сразу на обоих этапах. У него стахановское движение значимо «в деле нашего социалистического строительства», которое, стало быть, еще продолжается, ибо не завершено; и в то же время - «оно открывает нам тот путь, на котором только и можно добиться тех высших показателей производительности труда, которые необходимы для перехода от социализма к коммунизму» ³⁴.

Таким образом, Сталин одним махом смешал два принципиально различных переходных периода: предшествующий - от капитализма к социализму, и последующий - от социализма к коммунизму. При этом мимоходом, походя обронил еще теоретическую «новацию», согласно которой высшая в мире производительность свойственна не социализму, а обретается где-то на пути между социализмом и коммунизмом. Тем самым Сталин с необычайной легкостью освободил свой «социализм» от классического требования наивысшего уровня производительности труда, на порядок более высокого, чем при самом передовом капитализме. Что это значит? Это значит, что к сталинскому «социализму» незачем подходить с классической меркой, обоснованной марксовой теорией освобождения труда от капитала. Это значит, что сталинский «социализм» в принципе противоречит базисным интересам рабочего класса и попирает их. Это значит, следовательно, что критерии сталинского «социализма» понижены до критериев государственно-монополистического капитализма.

Но и это не все. Выступление перед аудиторией стахановцев отмечено и другим характерным обстоятельством. Разбирая причины стахановского движения, Сталин так и не отважился назвать среди них «победу социализма». Он выделил четыре причины. Первая - «коренное улучшение материального положения рабочих»; вторая - «отсутствие эксплуатации»; третья - «новая техника»; четвертая - «новые кадры».

Быть может, «победа» обозначена не прямо, а иносказательно? Например - в виде «отсутствия эксплуатации»? Но отсутствия эксплуатации, даже если оно и было бы фактом в середине 1930-х гг., недостаточно для победы социализма. И, что главное, эксплуатация труда не отсутствовала, а присутствовала, и к тому же норма ее только нарастала. Не отдавая себе в том отчет, уподобившись мольеровскому герою, который не подозревал, что глаголет прозой, Сталин сам разоблачил свою выдумку про «отсутствие эксплуатации».

В самом деле, подлинный смысл речи перед стахановцами сводился к тому, чтобы побудить их к превращению стахановского движения в движение за повышение норм выработки ³⁵. Все остальные фигуры речи были больше лирикой или служили подведению к самому злободневному и острому вопросу: «новая техника - новые, более высокие нормы».

Наличие подобного вопроса уже само по себе выдает отношения отчуждения и, стало быть, противоречия, порождаемые эксплуатацией труда капиталом. Каким именно капиталом - частным, групповым, клановым, монополистическим или государственным? Это уже конкретно-историческая и стадиальная специфика. Прежде всего важно зафиксировать наглядное проявление противоречий капиталистической эксплуатации труда рабочего класса города и деревни. В чем они наглядно проявлялись? Как раз в вопросе о нормах и расценках, а также в отношении рабочего класса к данному вопросу.

Если бы не было эксплуатации, если бы рабочий класс не был раздроблен разделением общественного труда и работал сам на себя, то выполняемая им работа приобрела бы непосредственно-общественный характер, подтверждение которого не нуждается в товарно-денежном обмене, т.е. в рынке. Тогда рабочая сила утратила бы свой товарный характер, как и продукты труда, а производство перестало быть производством стоимости и прибавочной стоимости.

Ленин полагал, что для «обобществления на деле» достаточно всеобщей электрификации производительных сил страны и общехозяйственной централизации производства и распределения материальных благ. Жизнь показала, что электрификации все же недостаточно, что потребуется еще полная автоматизация производительных сил и формирование на ее основе совокупного работника, которому и предназначено стать субъектом того самого непосредственно-общественного труда, с каким связано реальное обобществление.

В середине 1930-х гг. СССР не имел не только полной автоматизации, но и половинной электрификации промышленности, незначительной еще по масштабу и едва начавшей свое становление в качестве машинной; а электрификация сельского хозяйства, транспорта, торговой инфраструктуры и жилищно- коммунального сектора находилась в самом начале своего пути. До обобществления, как и до совокупного работника, было еще столь же далеко, как от лучины до полной автоматизации.

Соответственно тогдашнему уровню развития производительных сил, труд рабочего класса объективно оставался раздробленным, разделенным, опосредованно-общественным, вследствие чего необходимо предполагал как товарообмен, так и товарный характер рабочей силы. Будучи носителем и продавцом рабочей силы, рабочий класс заинтересован в том, чтобы продавать ее подороже. Обратной стороной выступает незаинтересованность рабочего класса в повышении норм выработки, снижении расценок и тарифов, увеличении нормы эксплуатации. То и другое указывает на отчуждение непосредственных работников от средств производства, неважно - частных или национализированных.

Национализация, повторим азбучную истину, будучи актом политическим, неспособна ни отменить, ни изменить объективные экономические законы, которые являются законами экономического базиса и неподвластны политической надстройке. Не национализация командует экономическими законами, а, наоборот, экономические законы командуют национализацией. Поэтому национализация не уничтожает капитал, а открывает возможность его общехозяйственной концентрации и централизации ради превращения в социальный, или иначе - в совокупный, деперсонифицированный капитал всего общества. Но и в таком случае общество остается еще эксплуататорским, со всеми вытекающими из эксплуатации труда антагонистическими противоречиями.

Естественно, отсутствие прямого интереса советского рабочего класса в повышении производительности труда и понижении цен диктовалось не уничтожением эксплуатации труда капиталом, а именно ее осуществлением. Из противоречий, обусловленных капиталистической эксплуатацией, и вытекала вся острота вопроса о нормах и расценках. Не подозревая о том, не различая фундаментального противоречия отношений собственности - между отчуждением и присвоением, Сталин своей постановкой вопроса «новая техника - новые нормы» обнаружил воздействие противоречий как раз капиталистической эксплуатации, на словах им отрицаемой.

Нам незачем опровергать «победные» вымыслы Сталина, ибо он, в чем мы убеждаемся, сам же с успехом и опровергает их. Он заявляет об «отсутствии эксплуатации» и сходу побивает свое заявление, поднимая вопрос, типичный только в условиях капиталистической эксплуатации труда и порождаемых ею противоречий. Он заявляет об устранении массовой нищеты и сразу обесценивает свое заявление, приводя факт массовой нехватки предметов жизненной необходимости. Он заявляет о «полной победе социализма» и здесь же отрицает свое заявление, передвигая высшую производительность труда из социализма в коммунизм. Он заявляет о вкладе стахановского движения в «переход от социализма к коммунизму», чтобы уже следующей строкой отменить свое заявление, приписывая этот вклад «социалистическому строительству».

Можно возразить, что нищете и разорению Сталин противопоставил «все возможности зажиточной и культурной жизни». Но и в данном случае Сталин побивает самого себя, поскольку не кто иной, а он говаривал: «Нельзя смешивать возможность с действительностью» ^Зб.

Перейдем теперь к коронному в своей вульгарности доводу - отсутствию кризисов и безработицы. Поразительно, но при всех усилиях по приданию правдоподобности ложной «победной» формуле Сталин ни разу не вспомнил о системе планового хозяйства, ни разу не указал в произнесенном докладе о новой Конституции СССР на победу планового хозяйства. Сталинский «социализм» оказался оторванным от плановой системы. И единственной тонкой ниточкой, пунктирно лишь обозначающей их связь, является ссылка на бескризисный характер «новой, социалистической экономики». Прошло почти два десятилетия, прежде чем преимущества советского «социализма» политэкономы стали приписывать общественной собственности и плановой системе. Но в 1936 г. Сталин не осмелился представить советскую экономику как плановую. И на то были веские причины.

Советское хозяйство 1930-х гг. хотя и планировалось, но не стало плановым. Планируемое хозяйство не тождественно плановому. Как и национализация, планирование не может быть выше ключевых экономических законов способа производства и потому подчиняется им. Основным законом национализированного советского хозяйства оставался закон капиталистической эксплуатации труда, т.е. закон производства прибавочной стоимости, который требует сокращения необходимого труда ради увеличения труда прибавочного. Этот основной закон распространялся не только на крестьянство, он распространялся и на промышленный рабочий класс.

Изменения произошли преимущественно с капиталом как орудием эксплуатации. Всю полноту власти над командными высотами экономики национализация отдала государственному капиталу, которому, однако, предстояло овладеть ими экономически, сообразуясь с требованиями закона капиталистической концентрации и централизации. В соответствии с тем же законом предстояло формировать и разворачивать систему планового хозяйства. Плановое хозяйство должно было складываться как плановое воспроизводство государственного капитала, государственной капитальной стоимости.

В постсоветской литературе появилась весьма экзотическая точка зрения, согласно которой капитал оторван в марксовой теории от стоимости, а капиталистическое воспроизводство не занимается воспроизводством стоимости. Подобный взгляд явился плодом недоразумения, порожденного неверным прочтением классики и едва ли заслуживает отдельного разбора ³⁷. Мы, пожалуй, и вовсе не упоминали бы о нем, если бы нам не пришлось напомнить о классическом положении, что какое-либо планомерное, бескризисное регулирование общественного воспроизводства на основе стоимости невозможно.

Каким бы организованным и совершенным ни было планирование воспроизводства государственного капитала, т.е. государственной капитальной стоимости, избавить народное хозяйство от капиталистического кризиса оно не в состоянии. Планирование государственно-монополистической экономики может изменить только формы проявления кризиса. Сущность же капиталистического кризиса остается при этом неизменной, выражаясь в системной расточительности человеческого труда и человеческой жизни, сопровождаемой гигантской потерей продуктов и производительных сил.

И действительно, в советской экономике кризисы и безработица не исчезли, а приняли иные формы, отличные от тех, какие типичны для негосударственного капитализма. Кризисы в СССР проявлялись в форме хронических дисбалансов, товарного дефицита, инфляции качества, некомплектности, простоев, затоваривания, порчи и гибели продукции заводов, фабрик, колхозов и совхозов, работы на склад, авралов и штурмовщины, манипуляции ценами и ассортиментом, массовых приписок. Причем такого рода кризисные явления столь заметно перевешивали достижения слабого планового начала, что Сталин даже не решился увязать «полную победу социализма» ни с «победой» плановой системы, ни с самой этой системой.

Что до безработицы, то она из открытой перешла в форму скрытой, по-прежнему обусловливая непроизводительную потерю совокупной рабочей силы. Основное отличие от системы частнособственнического капитализма заключалось в том, что советская безработица расположилась не за стенами предприятий, а внутри них. Огромный легион «работающих безработных», десятилетиями позже ставший в основном дипломированным, непрерывно тянул вниз производительность общественного труда и усугублял социальную несправедливость, остро ощущаемую остальной массой трудящихся.

В 1930-е гг. безработица скрывалась также прикреплением беспаспортного советского крестьянства к колхозам и совхозам, принудительным трудом в системе ГУЛАГа, закреплением рабочих и специалистов на заводах и фабриках, раздуванием численности занятых на предприятиях, системой ограничения мобильности рабочей силы.

Итак, мы рассмотрели вкратце те поверхностные явления, которые казались Сталину подкреплением его «победной» формулы, или доводом в последней инстанции. Сделанные им ссылки на отсутствие эксплуатации, кризисов, безработицы, нищеты, разорения не выдерживают элементарной критики, ибо категорически противоречат объективным реалиям советской действительности середины и конца 1930-х гг., а также классической теории капиталистического способа производства.

В 1936 г. Сталин запамятовал то, о чем прекрасно помнил в 1935 г. Представителям стахановского движения он разъяснял прописную истину: «Почему капитализм разбил и преодолел феодализм? Потому, что он создал более высокие нормы производительности труда, он дал возможность обществу получать несравненно больше продуктов, чем это имело место при феодальных порядках. Потому, что он сделал общество более богатым. Почему может, должен и обязательно победит социализм капиталистическую систему хозяйства? Потому, что он может дать более высокие образцы труда, более высокую производительность труда, чем капиталистическая система хозяйства. Потому, что он может дать обществу больше продуктов и может сделать общество более богатым, чем капиталистическая система хозяйства» ³⁸.

И продолжал: «На самом деле социализм может победить только на базе высокой производительности труда, более высокой, чем при капитализме, на базе изобилия продуктов и всякого рода предметов потребления, на базе зажиточной и культурной жизни всех членов общества. Но для того, чтобы социализм мог добиться этой своей цели и сделать наше советское общество наиболее зажиточным, - необходимо иметь в стране такую производительность труда, которая перекрывает производительность труда передовых капиталистических стран. Без этого нечего и думать об изобилии продуктов и всякого рода предметов потребления» ³⁹.

Здесь пока речь ведется без передвижки высшей производительности труда из социализма в коммунизм, о социализме говорится в будущем времени, а не настоящем. Очевидно, Сталин примерял и обкатывал различные варианты, в том числе скромные, ломая голову над тем, как обойти общеизвестный классический критерий, куда приткнуть производительность труда, чтобы она вписывалась в заготовленную им «победную» формулу. Но производительность труда ни на гран не совмещалась с его ложной формулой, в чем он и убедился на совещании со стахановцами.

В итоге Сталин не нашел, как справиться с дилеммой. И потому выдал конституционный доклад вообще без упоминания о предательской для него производительности труда. Хотя к тому времени, несомненно, уже успел ознакомиться с книгой Л. Троцкого «Преданная революция» и превосходно понимал, какой пункт превратит в главную для себя мишень троцкистская критика.

Но критерий производительности труда - не единственный. Вместе с ним классическая наука оперирует еще диалектическим критерием, который тоже был отброшен Сталиным. Оба классических критерия не устраивали его, поскольку разоблачали ложь о «победе» социализма. Отказавшись от обоих, Сталин с легкостью обошел и вопрос о непокоренном уровне производительности труда, и коварный вопрос о том, какие базисные противоречия удалось разрешить в 1917-1936 гг., а какие остались неразрешенными и почему.

Социализм можно определять по-разному, с противоположных классовых позиций, и оттого в литературе существует множество его определений, в том числе откровенно несуразных - утопический социализм, казарменный, казенный, государственный, большевистский, бюрократический, мутантный, гибридный и т.д. Но по научному критерию действительный социализм начинается там, где завершается разрешение всех базисных противоречий капитализма, включая противоречие товара, т.е. противоречие между стоимостью и потребительной стоимостью. Именно в разрешении противоречий капиталистического способа производства состоит восхождение от капитализма к социализму.

По законам диалектики, обратим внимание, социализм представляет собой не способ, а результат практического разрешения противоречий, имманентных капиталистической формации, благодаря чему, во-первых, стоит исторически выше самой высшей и финальной стадии капитализма - госкапитализма, во- вторых - на порядок превосходит высший, государственный капитализм по производительности труда и качеству жизни трудящихся, в-третьих - объективно необратим в капитализм.

Удовлетворяло ли указанным требованиям советское общество 1936 г.? Преодолело ли оно базисные противоречия капитализма? Поднялось ли выше госкапитализма? Было ли необратимым вспять? Превзошло ли высший капитализм по производительности труда и качеству жизни работников? Нет, ни одной из исторических задач социализма СССР не решил, оставаясь не выше, а ниже промышленно развитого капитализма по всем ключевым параметрам развития производительных сил.

Однако для Сталина, о чем свидетельствует произнесенный им доклад, перечисленные вопросы попросту не возникали. Обязательные при научном подходе, они были вовсе не обязательными для Сталина: он вообще не задавался ими, вообще не утруждал себя диалектическим познанием действительности. Презрел он, как уже показано, и фундаментальный критерий в виде производительности труда, высотой которой, как известно, классическая наука измеряет высоту конкретно-исторического способа производства. Он обошелся без каких-либо научных критериев, что позволило ему не доказывать, а демагогически декларировать «полную победу социализма».

Став конституционным положением, сталинская декларация получила силу закона, так что всякое сомнение в ее адекватности расценивалось как антиконституционное и сурово наказуемое. С тех пор советская общественная наука стала обязанной всячески отстаивать антинаучную оценку социального характера СССР. Апологетика фальшивого социализма, равносильная скрытому антикоммунизму, стала генеральной линией официальной идеологии, малейшее отклонение от которой объявлялось антисоветизмом и влекло разнообразные репрессивные меры: от дисциплинарных и административных до уголовных.

«Победная» конституционная формула 1936 г. несовместима с азами научной классики, и оттого абсолютно ненаучна. Согласно основополагающим критериям, Советский Союз в действительности не был, да и не мог быть обществом социализма. На практике СССР не удалось подняться не только до социализма, но и до содержательного понимания того, что такое социализм.

Дело, однако, не в том, чтобы констатировать несоциалистическую природу СССР - этого мало, а в том, чтобы точно конкретизировать ее. Для того же, чтобы определить подлинный характер советского общества, требуется установить свойственные ему базисные противоречия и проверить, к какому формационному типу они принадлежат - капиталистическому или социалистическому. Стало быть, следует выполнить диалектический анализ советского способа производства, притом с учетом исторической эволюции СССР, выродившейся в тотальную социальную инволюцию.

Отнюдь не по прямой магистрали двигалось советское общество и не по выверенному маршруту. На протяжении своей беспрецедентной истории оно прошло не только через прогресс, но и регресс, каждый раз изменяя или видоизменяя свой характер. Последний исторический акт остался, к сожалению, за реакцией. И потому оно родилось как советское, а умерло как антисоветское. Естественно, по ходу драматичного движения от советского к антисоветскому, между двумя своими крайними состояниями оно вместило череду пограничных или промежуточных. Поэтому, заметим, нет ничего ошибочнее, чем изображение советской истории в виде прямой линии, лишенной зигзагов и крутых поворотов, включая реакционные.

Советский период насчитывает ряд специфических этапов, пройденных в следующем порядке: Октябрьская революция и «военный коммунизм», нэп и трестовский капитализм, реформа 1929-1933 гг. и формальный госкапитализм, реформа 1953-1957 гг. и дезорганизация системы народно-хозяйственного расчета, реформа 1965-1967 гг. и хозрасчетный капитализм, частнособственническая «перестройка» и окончательный развал.

Вопреки ложным стереотипам, не в одночасье развалился СССР, не быстротечно и не спонтанно. Завершающему аккорду его развала предшествовали долгие десятилетия подспудного разложения и расчленения экономического базиса, формирования теневого капитала и теневой буржуазии, создания и упрочения антисоветской движущей силы, раскрепощения противоречий капитализма со снятием с них всех и всяческих ограничений, начиная с плановоцентрализованных, т.е. государственно-монополистических.

Вся история СССР есть история борьбы высшего капитализма, госплановского, против низшего, беспланового, или «либерального». Крах СССР не был и в принципе не мог стать крахом социализма. Превратная формула «поражения социализма» столь же нелепа и неверна, как и заложенная в ее основании антинаучная сталинская формула «победы социализма». На самом деле развалом Советского Союза правда истории победила ложь о социализме.

Невероятно дорого обошлась СССР историческая неправда, восторжествовавшая в 1936 г. Неопровержимым фактом стало то, что именно фальшивая формула Сталина о «полной победе социализма» оказалась для Советского Союза точкой реакционного разворота и поистине началом конца, поскольку обусловила полный отрыв теории от практики, подменила теорию идеологией вульгарной апологетики, устроила чудовищный театр абсурда, который искалечил сознание и судьбы сотен миллионов советских людей, дискредитировал само понятие социализма и социалистической перспективы.

Насколько известно, не наука суть учитель для истории, а история - для науки. История свой вердикт вынесла: советское общество, растерзанное изнутри капиталистическими противоречиями, неразрешенными в СССР, безжалостно сметено с исторической арены. Теперь свою функцию должна выполнить наука, чтобы правда истории стала правдой в умах, в общественном сознании и послужила социальному прогрессу.

§ 3. Ленинская революционная теория:
объективные границы и недочеты

Всемирно-историческая социальная революция, начатая в октябре 1917 г. низложением буржуазного временного правительства, осуществлялась рабоче- крестьянскими массами России, направляемыми ленинской партией, которая имела свою неординарную революционную теорию и тактику.

Применительно к конкретно-исторической обстановке царской России революционная теория, разработанная В.И. Лениным, давала адекватные той социальной обстановке ответы на основополагающие вопросы революции рабочего класса: об империализме, о революционной ситуации, о классовой движущей силе и ее политическом авангарде, о перерастании буржуазно-демократической революции в социалистическую, наконец, о власти и собственности, а также о сущности переходного периода как диктатуре пролетариата и планомерном ведении хозяйства.

Однако ленинская теория пролетарской революции несла на себе родовую печать двух специфических ограничений: одно - по месту, другое - по времени. Объективно, независимо от воли и сознания своего создателя, она была национально-ограниченной и формационно-ограниченной, т.е. могла сработать

только в нужном месте и в нужное время. За пределами отсталой царской России, и стран низшего капитализма вообще, ее значение падало прямо пропорционально высоте стадиального развития капитализма.

Проблема в том, что уже в одном из своих исходных пунктов революционная теория В.И. Ленина разошлась с действительностью, не выдержала проверки исторической практикой. Речь идет об империализме: в ленинском учении он ошибочно представлен в качестве готовой стартовой позиции для социалистической революции, включая мировую. Из-за неточной характеристики с абсолютизацией тогдашнего, старого империализма, который вызвал будто бы общий кризис капитализма и положил начало эпохе пролетарских революций, ленинская теория не отличала стадиальную революцию, происходящую в границах капиталистического способа производства, от революции формационной, выводящей общество в новую, посткапиталистическую формацию.

Проблему составлял также конечный пункт, ибо ленинская революционная теория не вносила ясность относительно того, что такое социализм, каков его экономический базис и основной закон. Как ни парадоксально, в теории социалистической революции не хватало социализма, который по-прежнему был экономически неопределенным, бессодержательным и бесформенным. Социалистическая революция без социализма - вот на чем поставила точку эта теория, в которую не вошел даже, за неимением, раздел о социализме и политэко- номическом обосновании социалистического перехода.

Фактически под видом формационной В.И. Ленин разработал теорию особой, опережающей стадиальной революции, движущей силой которой предстояло выступить пролетариату. Причем места для подобной революции нигде, кроме отсталой Российской империи, история не оставляла. Вот почему, кстати, Октябрьская революция изначально протекала по той линии, которая чуть позже получила от Зиновьева название национально-ограниченной из-за фальшивого курса Сталина на «социализм в отдельно взятой стране» ⁴⁰.

Не имея возможности вдаваться здесь в подробный разбор формационной ограниченности ленинской теории революции, приведем только несколько существенных доводов. Обратимся к первому из них.

3.1. Стадия хотя и высшая, но не последняя

Как известно, зафиксировав при империализме ростки общехозяйственной централизации, концентрации и планомерности, возникшие на почве сращивания государства с капиталистическими монополиями, В.И. Ленин посчитал империализм начала XX столетия высшей стадией капитализма, т.е. такой стадией, когда уровень развития производительных сил вполне достаточен, чтобы обеспечить материальную основу социалистического перехода. Тогдашний империализм оценивался в ленинских работах как начало эры загнивания капитализма и пролетарских революций, а Первая мировая империалистическая война - как пролог мировой социалистической революции, которая начнется в самых передовых капиталистических странах, стоящих вровень друг с другом.

Историческая практика, которая служит критерием истины, внесла свои коррективы в ленинскую оценку степени зрелости капитализма первой четверти XX столетия. Верно, тогдашний империализм был связан с капиталистическими монополиями и опирался на них: они составляли его фундамент. Верно и то, что это была высшая капиталистическая стадия. Но она была высшей, как показала практика, только для того исторического времени, только на том эволюционном отрезке капиталистической формации. То была еще не исторически последняя стадия развития капитализма. В общем, она оказалась хотя и высшей, но не последней, т.е. всего лишь относительно высшей.

Считал ли В.И. Ленин отмечаемую им высшую стадию исторически последней, конечной стадией капитализма? Ставил ли знак равенства между ними? Указал хотя бы однажды, что высшая стадия равносильна последней? Исключал ли возможность стадиальной эволюции капитализма? В его работе по империализму мы находим сопоставление высшей стадии, или ступени, с «особой», «современной», «империалистской», «новейшей», «монополистической», «данной», и ни разу - с последней.

Для каждого, кто проштудировал ленинский труд, ленинская позиция ясна: высшая стадия - да, последняя - нет. Знака равенства между двумя стадиями - высшей и последней - автор работы «Империализм, как высшая стадия капитализма» не поставил. Да и название работы говорит само за себя - не «Империализм, как последняя стадия капитализма», а «Империализм, как высшая стадия капитализма». Анализированный В.И. Лениным империализм означал высшую ступень капиталистической эволюции, но не последнюю.

Иную позицию, следуя официальной линии, заявили составители предисловия к ленинскому тому. Они решились привнести свое понимание, с «поправкой» на идеологическую конъюнктуру времени. Цитируем: «Ленинский труд является дальнейшим развитием марксистской теории капитализма, обогащает ее учением о его высшей и последней стадии - империализме» .

Здесь стадия, высшая по условиям начала XX столетия, отождествляется с исторически последней стадией капитализма, а империализм оказывается неизменным, застывшим в формах и отношениях 1910-х гг., окаменелым. В действительности, конечно, все не так: если что-то и окаменело, то только воззрения самих составителей из Института марксизма-ленинизма. В цитированной «поправке» нет ничего, кроме официозной отсебятины. Истина в том, что в работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» ошибки ложного отождествления, ошибки приравнивания высшей стадии капитализма к последней и финальной В.И. Ленин не совершил. Конечно, можно сколько угодно утверждать противоположное, но доказать его текстуально, со ссылкой на аутентичный текст, невозможно.

Отождествление высшей стадии с последней проводилось и в советской исторической литературе. Цитируем для примера: «Марксизм-ленинизм подчеркивает, что государственно-монополистический капитализм - это высшая ступень в развитии буржуазного общества, вместе с тем его последняя стадия, ее появление связано с нарастающим конфликтом между производительными силами и частнособственническими производственными отношениями, с дальнейшим вызреванием материальных предпосылок нового строя» ⁴². И при этом не давалось никакого документального подтверждения, что такое отождествление идет от работы В.И. Ленина. Полагаем, вполне понятно, почему: историки физически не могли обнаружить того, чего нет и не было.

Наверное общеизвестно ленинское положение, выдвинутое уже после Октября, в 1920 г.: «Империализм есть канун социальной революции пролетариата. Это подтвердилось с 1917 года в всемирном масштабе» ⁴³. Сейчас незачем давать оценку этому положению, поскольку она давно дана историей. Миновало всего несколько лет, и период «подтверждения», начатый с 1917 г., растворился без следа. Вместо мировой пролетарской революции, ожидаемой Коминтерном со дня на день, произошла «временная стабилизация» капитализма, констатированная XIV конференцией РКП(б), состоявшейся в апреле 1925 г., в резолюции «О задачах Коминтерна и РКП(б)» ⁴⁴. Жизнь в считанные годы оборвала гипотетическую связь между империализмом и эпохой пролетарской революции, показав теоретическую необоснованность такой связи.

Факт есть факт: после 1917 г. эволюция капиталистического способа производства не прекратилась, ей не настал конец, она продолжилась и продолжается по сию пору, несмотря на то, что ее «похоронили» в догме о «зрелости», «перезрелости» и «загнивании». Тот стародавний империализм, более чем вековой давности, сменился новым, который завоевывает ныне свои капиталистические неоколонии при опоре на империализм доллара.

В чем заключался просчет? Как теперь ясно, В.И. Ленин анализировал империализм, складывавшийся на основе горизонтально интегрированного капитализма - монополистического. Последовавшая затем капиталистическая эволюция явила, начиная с 1970-х гг., капитализм еще более высокий, вертикально интегрированный. Свершилось крупное стадиальное изменение. Старый империализм, основанный на отраслевых монополиях, сращенных с государством, перерос в новый империализм, основанный на межотраслевых корпорациях с прямым и косвенным участием государства. Столетие спустя стадия монополистического капитализма сменилась в самых развитых странах государственно-корпоративной стадией, примечательной законом вертикальной интеграции.

Спрашивается: достигла ли на том эволюция капитализма своего предела? Дошла ли до конца, до последней точки? Знаменует ли создание материально- технической базы, необходимой и достаточной для прямого социалистического перехода? Исчерпана ли своей государственно-корпоративной стадией? Нет, и такая стадия - это еще не предел, это еще не исторически последняя капиталистическая стадия.

Исторически самой высшей и действительно последней, финальной стадией капиталистической эволюции станет госкапитализм, или иначе - национализированный капитализм, системная особенность которого состоит в воспроизводстве социального капитала как совокупного производительного капитала общества. В условиях воспроизводства социального капитала, т.е. при госкапитализме, совокупному капиталисту во всех сферах общества противостоит совокупный работник, формируемый благодаря автоматизации и компьютеризации производительных сил.

Соответственно надо различать формальный госкапитализм, когда уже сложился совокупный капиталист, но еще не сформировался совокупный работник, и реальный госкапитализм, когда в обществе наряду с совокупным капиталистом имеется и действует совокупный работник. Как совокупный капиталист отрицает класс буржуазии, так совокупный работник отрицает класс рабочих. Поэтому реальный госкапитализм означает исторически первое отрицание капитализма.

Не при всяком уровне развития производительных сил капитализм возвышается до государственного. Формальный госкапитализм становится возможным при электрифицированных производительных силах, а реальный - при автоматизированных. Переход госкапитализма из формального в реальный осуществляется не иначе как посредством перехода общества от электрифицированных к автоматизированным производительным силам. Вот почему, кстати, исторически первые признаки госкапитализма стали различимыми именно на базе электрификации и по мере расширения ее масштаба, раньше всего в тех странах, которые шли в авангарде процесса массированной замены паровых машин электрическими - Англия, Германия, Франция, США.

Специфическим законом госкапитализма становится закон минимизации социальных издержек общественного воспроизводства, т.е. закон планомерного снижения цен соразмерно повышению производительности труда. Соответственно, именно госкапитализмом предопределяется тенденция социализации государства. Отрицая и прибыль, и частнокапиталистический способ присвоения, и класс буржуазии, и фиктивный капитал, и безработицу, он выражает в действии и действительности первое отрицание капитализма. Наряду с тем существенным признаком госкапитализма выступает дефляционный тип воспроизводства, или дефляционная экономическая модель, подрывающая корни спекулятивного капитала.

В отличие от старого империализма, проанализированного В.И. Лениным, новый империализм, или империализм наших дней, все более явственно обнаруживает закономерность госкапитализма. Для современного империализма, особенно американского - нацеленного на мировое господство, недостаточно смешанной, государственно-корпоративной опоры. Частнокапиталистические и даже корпоративно-капиталистические интересы приходят в непримиримое противоречие с имперскими, которые по определению являются общегосударственными. Глобальные имперские интересы США диктуют более высокую степень подчинения государству национальных и транснациональных корпораций, в том числе банковских, вплоть до их огосударствления - прямого или косвенного. Современный империализм, и в этом его коренная новация, не может больше существовать на экономическом базисе, который ниже госкапита- листического.

Госкапиталистическая закономерность находит ныне и цифровое статистическое подтверждение. Так, согласно американской статистике доля государства в собственности и промышленном капитале прирастает от кризиса к кризису, достигая 35%. Аналогичная тенденция характерна для ведущих стран ЕС - Германии, Австрии и Франции. Позиции социального капитала, как совокупного капитала общества, систематически расширяются в Швейцарии и Скандинавских странах, а также в Японии, Великобритании, Италии, Канаде, Австралии. Не косвенное кейнсианское регулирование, а национализация выдвигается в наше время на роль главной антикризисной меры.

Во всех промышленно развитых странах мира госкапиталистическая тенденция обнаруживает себя как закономерная и всеобщая. И США - не исключение из нее, а, напротив, ее ускоритель, хотя и по совсем иным причинам, чем в странах с традиционно сильной социальной ориентацией хозяйства и государства. Отметим, в частности, что без опоры США на госкапиталистические начала американская ФРС была бы не в состоянии провести политику «новой нормы», направленную на спасение империализма доллара во время «Великой рецессии» и его упрочение в последующие годы.

Итак, ленинское учение относится к старому империализму; оно применимо к новому лишь в той мере, в какой он удерживает основы старого, столетней давности. Старый империализм базировался на капитализме горизонтальной интеграции, на отраслевой монополии, а фундаментом нового служит капитализм вертикальной интеграции, или капитализм транснациональных корпораций (ТНК). Из государственно-монополистического капитализма вырастает государственно-корпоративный; из государственно-корпоративного - госкапитализм как первое отрицание капитализма; из госкапитализма - социализм как отрицание госкапитализма, или отрицание отрицания, т.е. второе и бесповоротное отрицание капитализма. Но столетие тому назад история еще не выявила подобной стадиальной последовательности капиталистической эволюции, еще не позволила различить всех промежуточных переходов.

Учение В.И. Ленина об империализме правильно «схватывало» ростки госкапитализма, однако переоценивало зрелость монополистического капитализма начала XX в. (созрел, перезрел, загнивает) и потому ошибочно связывало социалистическую революцию со старым империализмом, выдвигая неверный тезис о «загнивании капитализма» и преддверии социалистической революции. Таков наш первый довод. Перейдем ко второму.

3.2. Какой революции отвечает диктатура пролетариата -
социалистической или досоциалистической?

Представление, будто старый империализм открывает эру социалистических, т.е. формационных революций - а оно пронизывает программу РКП(б), принятую в 1919 г., едва ли совместимо и с ленинским учением о революционной ситуации. Критерий, выработанный В.И. Лениным, по праву стал классическим: низы не хотят, а верхи не могут жить по-старому.

В соответствии с ленинским критерием для социалистической революции необходим не только империализм: для нее надобна еще такая революционная ситуация, когда рабочий класс не хочет, а капиталистический класс не может жить по-капиталистически. Империалистическая война, понятно, не тождественна революционной ситуации. Ни из империализма, ни из империалистической войны эпоха пролетарских революций не возникает. К социалистической революции приводит революционная ситуация, а к революционной ситуации ведет только госкапитализм, поскольку только воспроизводство социального капитала, т.е. совокупного капитала общества, вызывает потребность в социализации государства и, далее, в замене государственного принуждения людей социальным поощрением общественного труда.

Революционного значения госкапитализма В.И. Ленин, хотя и пристально присматривался с 1917 г. к государственно-капиталистическим монополиям, еще не видел, вследствие чего допустил в своей теории смешение формационной революции со стадиальной. Критерии социалистической революции, равно как и социализма, гораздо выше, чем он полагал, изрядно переоценивая революционный потенциал, накопленный старым империализмом.

По новейшим теоретическим представлениям, в социалистической революции уже не класс рабочих противостоит классу частных капиталистов, а совокупный работник - совокупному капиталисту, представленному государством. С классом буржуазии как классом обособленных капиталистов кончает уже сам госкапитализм. При столь кардинальной смене социального характера классового противостояния, обусловленной госкапитализмом, в обществе не остается такого субъекта, против которого совокупный работник должен организовывать и направлять свою диктатуру.

Отсюда следует еще одна теоретическая новация. Она затрагивает основной вопрос социальной революции. В.И. Ленин считал таковым вопрос о диктатуре пролетариата. Но такой вопрос значим для иной революции, нежели социалистическая. Для социалистической революции он теряет всякий смысл, для нее вопрос о пролетарской диктатуре не может быть ни основным, ни сколько-нибудь предметным вообще. Он является предметным и основным исключительно для несоциалистической, т.е. не формационной революции.

Во избежание недоразумений поясним нашу позицию. Все прежние революции выливались в революционное насилие вновь нарождающегося класса против старого. В социалистической же революции не возникает какого-либо нового класса, она не насаждает нового класса взамен старого. В ней участвует интегрированный рабочий класс, сорганизованный в совокупного работника на базе автоматизированных производительных сил. Она освобождает его от всякого отчуждения и принудительного труда, устраняет подчинение труда капиталу и товарный характер рабочей силы, заменяет принуждение убеждением и творчеством и, следовательно, потребностью в творческом труде.

Благодаря фигуре совокупного работника социалистическая революция коренным образом отличается от всех досоциалистических, как и ее революционный субъект. В ней воплощается революция принципиально иного типа по сравнению со всеми прежними формационными революциями: рабовладельческой, феодальной или буржуазной. Прежде были революции классового меньшинства против классового большинства, вследствие чего все они становились насильственными. Социалистическая революция, напротив, может быть только революцией социального большинства. Такая революция, во-первых, стоит вне ряда насильственных; во-вторых, она не устанавливает никакой диктатуры, ибо диктатура появляется лишь там и тогда, где и когда классовое меньшинство подчиняет себе классовое большинство; в-третьих, она устраняет товарный характер рабочей силы, а вместе с тем - и пролетариат, вследствие чего опять- таки для диктатуры пролетариата не оказывается ни субъекта, ни объекта.

Если власть и собственность переходят в руки социального большинства, политически и экономически интегрированного в совокупном работнике общества, значит, противоположная ему социальная фигура - совокупный капиталист теряет свой базис и прекращает существование. Вместе с тем исчезает также раскол общества на антагонистические классы, на класс эксплуататоров и класс эксплуатируемых. А где нет классов, там нет и быть не может какой- либо классовой диктатуры, там некого специально подавлять и принуждать.

Такая логика вполне согласуется с ленинской: «А раз большинство народа само подавляет своих угнетателей, то «особой силы» для подавления уже не нужно! В этом смысле государство начинает отмирать» ⁴. Власть большинства не требует особой силы, не требует диктатуры и государства как особой силы. При власти большинства государство начинает отмирать - такова точка зрения В.И. Ленина, который к «особой силе» прямо относил государство ⁴ .

Л. Троцкий довольно близко подошел было к прозрению, чтобы тотчас же запутаться в элементарной логике и беспомощно отступить: «При интегральном «государственном капитализме» закон равной нормы прибыли осуществлялся бы не обходными путями, т.е. конкуренцией между капиталами, а прямо и непосредственно, через государственную бухгалтерию. Такого режима, однако, никогда не было и, вследствие глубокого противоречия в среде самих собственников, никогда не будет, - тем более что в качестве универсального носителя капиталистической собственности государство представляло бы слишком заманчивый объект для социальной революции» ⁴⁷.

Верно, что госкапитализма «никогда не было», но неверно, что «никогда не будет». Для излишне догматичного Л. Троцкого госкапитализм просто невероятен - «тем более что в качестве универсального носителя капиталистической собственности государство представляло бы слишком заманчивый объект для социальной революции». Л. Троцкий держал в руках готовую догадку, но, не поверив, отмахнулся от нее. Между тем иного объекта для социальной революции, кроме интегрального носителя капиталистической собственности, не было, нет и теоретически не бывает. Потому-то не иначе как через госкапитализм общество вплотную подходит к социализму, и оттого как раз заключительный революционный акт обходится без классового насилия.

Социализм есть бесклассовое общество, свободное от какой-либо эксплуатации человека человеком, а потому свободное от всякого насилия, от всякого принуждения. Социализм есть общество ненасилия. Соответственно социалистическая революция, и в том имманентная ее особенность, разворачивает историю человечества от общества насилия к обществу ненасилия.

Зададимся вопросом: можно ли прийти к ненасилию путем насилия? Ведет ли путь насилия к обществу ненасилия? Является ли насилие способом формирования отношений ненасилия между людьми, отношений подлинного гуманизма? Поставленный вопрос хотя и принадлежит больше философии, но прямо относится к коренным вопросам социалистической революции, подготовляемой реальным госкапитализмом. Научный ответ на него заключается в том, что социалистическая революция в принципе может быть только ненасильственной, только мирной, только созидательной, объективно пресекая какое бы то ни было разрушение автоматизированных производительных сил, включая, конечно же, первым делом их людской состав.

Поскольку реальный переход к социализму возможен не иначе как от госкапитализма, социалистическая революция, будучи революционным актом сорганизованного социального большинства, обходится, во-первых, без классового насилия, во-вторых - без гражданских войн, в-третьих - без людских потерь. Досоциалистические революции были насильственными, а потому кровавыми. В отличие от них, социалистическая революция не может быть ни насильственной, ни кровавой.

Насилие свойственно исключительно досоциалистическим революциям, равно как и гражданские войны. Величайшая историческая особенность, притом абсолютно бесспорная, состоит в том, что Октябрьская революция явилась революцией социального меньшинства, доля наемного класса, насчитывавшего самое большее 13,5 млн. человек, не превышала 8,5% населения Российской империи⁴⁸. А революции социального меньшинства объективно не дано подняться выше досоциалистической. Будучи революцией объективно и заведомо несоциалистической, Октябрьская революция закономерно оказалась насильственной и сопровождалась бесчеловечной, братоубийственной войной.

Человек предполагает, а практика располагает. Поскольку ленинская революционная теория содержала ошибку по поводу формационного характера пролетарской революции, постольку ленинское учение о диктатуре пролетариата оказалось безошибочным. Оно утрачивает смысл для реальной социалистической революции, которая возможна только после установления госкапитализма, только после трансформации класса рабочих в совокупного работника, а класса капиталистов - в совокупного капиталиста. Но для революции пролетарской, какой стала Октябрьская по своей движущей силе, для революции несоциалистической, для революции социального меньшинства ленинское учение о диктатуре пролетариата имело и смысл, и значение.

Чтобы убедиться в том, обратимся к третьему доводу.

3.3. Не империализм толкал к Октябрю 1917 г.

Когда В.И. Ленин разбирал империализм начала XX столетия, то опирался на данные и факты, относящиеся к империализму капиталистическому, к империализму, сложившемуся в странах наиболее развитого и передового в то время капитализма, активно перераставшего по мере индустриализации в государственно-монополистический. Все пять признаков империализма, обобщенных в ленинской брошюре «Империализм, как высшая стадия капитализма», подтверждены примерами сплошь передовых капиталистических стран - США, Англии, Франции, Германии. Применительно к общим признакам империалистической фазы в работе не дано ни одного примера, который был бы взят из практики менее развитых в капиталистическом отношении стран, подобных Российской империи. И это факт громадной значимости. Почему?

Империализм империализму рознь, и позднее, в 1920 г., В.И. Ленин сам верно подчеркивал это в замечаниях на книгу Н. Бухарина «Экономика переходного периода», отделяя колонии докапиталистических стран от колоний стран капиталистических и империалистических ⁴⁹. Дореволюционная Российская империя держалась больше на феодализме, чем на капитализме. Российский империализм отнюдь еще не стал империализмом капиталистическим, и притом отставал от капиталистического на целую эпоху, поскольку сохранял характер феодального.

В.И. Ленин справедливо считал царскую Россию страной, «наиболее отставшей в экономическом отношении»; но прибавлял, с оговорками, и «новей- ше-капиталистический империализм», который был «оплетен, так сказать, густой сетью отношений докапиталистических» ⁵⁰. Одна только загвоздка: где и в чем удалось ему отыскать признаки новейшего, капиталистического империализма именно в Российской империи - о том в упомянутой ленинской брошюре не сказано. В предисловии В.И. Ленин пояснял это обстоятельствами работы в эмиграции: «Предлагаемая вниманию читателя брошюра написана мной весной 1916 г. в Цюрихе. В тамошних условиях работы мне приходилось, естественно, терпеть известный недостаток во французской и английской литературе и очень большой недостаток - в литературе русской» ⁵¹.

Несмотря на исчерпывающее разъяснение самого В.И. Ленина, составители примечания из Института марксизма-ленинизма отважились предложить свою «помощь» по разысканию монополистического капитализма в царской империи. Но для них было бы лучше воздержаться, чем выдать ту глупость, какой они блеснули. Цитируем: «Ленин был вынужден в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма», которая предназначалась для легального издания в России, ограничить анализ российского империализма лишь краткими замечаниями и выводами. В «Тетрадях по империализму» Ленин использует кроме книги Е. Агада на немецком языке «Крупные банки и всемирный рынок. Экономическое и политическое значение крупных банков на всемирном рынке с точки зрения их влияния на народное хозяйство России и германо-русские отношения» (Берлин, 1914) также данные из работы А.Н. Зака «Немцы и немецкий капитал в русской промышленности», Б. Ишханиана «Иностранные элементы в русском народном хозяйстве» ... и др. Кроме того, «Тетради по империализму» содержат значительный материал, характеризующий монополистический капитализм в России, а также ленинскую оценку различных сторон российского империализма» .

Увы, ссылка на «Тетради по империализму» попросту бездумна: исписанные за рубежом, они заполнены конспектами, выписками и выдержками из литературы иностранных авторов и показывают как раз ничтожные крохи российского материала. Можно сколько угодно листать и перелистывать ленинские тетради по империализму, но ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало данные о монополистическом капитализме в России, в них нет. Там можно найти, например, «План статьи о синдикатах», в котором под п. 2 значится - «Синдикаты («мировое явление») в Европе (Америке) и России», а под п. 5 - «Синдикаты и Урал» ⁵³. Однако ни единой цифры не дано, как и ни одного источника.

Не лучше и ссылка на «легальное издание». Использования статистического материала, равно как его анализа, царская цензура не запрещала. В работе «Развитие капитализма в России», тоже подцензурной и легальной, российской статистики более чем достаточно, что не помешало получению разрешения цензоров на печатное издание. Чем мог напугать цензуру статистический или аналитический материал о капиталистических монополиях в Российской империи? Ничем.

Досужие выдумки напрасны. В.И. Ленин предельно ясно указал, что дело не в цензуре, а в недостатке российского материала по империализму. К этому следует прибавить только, что недостаток такого материала объяснялся недостатком капиталистического империализма в царской России.

Составители 5-го издания ленинских сочинений не были первыми в попытке приписать «Тетрадям по империализму» несуществующий материал по России. На многие десятилетия раньше подобной попыткой отметился А. Леонтьев - экономист, находившийся в фаворе у сталинской верхушки. И каков результат? Оказывается, материал был собран для того, чтобы не использоваться. Цитируем: «Ссылки на тетради указывают на обширнейший конкретный материал из экономической жизни разных стран - Германии, Франции. Англии, России. Этот материал использован в книге далеко не полностью» . Надо уточнить только: какой «этот материал»? Если по Германии, Франции и Англии, то утверждение неверно, ибо вся статистическая и аналитическая фактура, использованная в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма», детально проработана, пересчитана и представлена именно в «Тетрадях». Если речь об «обширнейшем материале» по России, то утверждение опять-таки неверно, потому как в «Тетрадях» такого материала просто нет.

А. Леонтьев пошел на примитивную уловку, когда те страны, для которых Ленин располагал материалом о монополистическом капитализме - Германию, Францию, Англию, поставил в один ряд с Россией, в отношении которой такого материала не было и не могло быть, как не было и не могло быть монополистического капитализма в царской России. Это все равно, что ставить на одну доску горошину и альпийский Монблан. Ничего, кроме уловок да подтасовок, не остается тем, кто хочет переиначить отечественную историю, дабы втиснуть ее в прокрустово ложе исторической неправды.

В советской идеологии отрицание выхода царской России на монополистическую стадию капитализма расценивалось как фальсифицированное, продиктованное ревизионизмом и оппортунизмом. Цитируем: «Нисколько не переоценивая степень развития производительных сил в стране, Владимир Ильич придавал решающее значение при этом наличию зрелых форм капитализма. Он подчеркивал, что в России бок о бок существовали «самое отсталое землевладение, самая дикая деревня» и «самый передовой промышленный и финансовый капитализм!» Между тем именно эту важную часть ленинской характеристики социально-экономического уклада России и стремятся придать забвению фальсификаторы» ⁵⁵.

Многочисленные писания такого рода, а в советской исторической и историографической литературе их было на порядок больше, чем в экономической, имели благую цель - защиту Октябрьской революции от различного рода фальсификаций. Но защита становится беспомощной и глупой, если противопоставляет фактам только слова, не имея более веских и убедительных фактов, чем у оппонентов.

Между тем по поводу того, существовал к 1917 г. монополистический капитализм в России или не существовал, ревизовать и фальсифицировать ровным счетом нечего. В 1918 г., через полгода с небольшим после Октябрьской революции, В.И. Ленин написал работу «О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности». Здесь он перечисляет наличные хозяйственные уклады и их элементы, расставляя их по возрастанию: патриархальное хозяйство, мелкое товарное производство, частнохозяйственный капитализм, государственный капитализм и социализм^5б. Работа опубликована газетой «Правда» в номерах с 9 по 11 мая 1918 г., в период триумфального шествия советской власти. Еще нет гражданской войны, еще нет хозяйственной разрухи и разорения предприятий, еще на месте все, что унаследовала советская власть. Так вот среди всего, что ею унаследовано, не оказалось и следа от монополистического капитализма, отрицание которого советская идеология объявила ревизионизмом.

Быть может, В.И. Ленин скрыл монополистический капитализм под рубрикой государственного капитализма? Ничего подобного. О госкапитализме приходилось тогда только мечтать: «государственный капитализм был бы шагом вперед против теперешнего положения дел в нашей Советской республике»⁵⁷. В этом ленинском «был бы» и заключалась завязка трагического узла Октябрьской революции. Госкапитализма тоже не было, к нему следовало прокладывать путь, за него предстояло бороться, как за решающий «шаг вперед», от которого и зависит реальный характер Октябрьской революции - то, насколько далеко она продвинется в своих социальных завоеваниях.

Как видим, фальсифицировать и впрямь нечего, ибо монополистического капитализма ленинский анализ в числе пяти хозяйственных укладов не выявил. Чего нет, того нет - едва ли можно сфальсифицировать гегелевское ничто.

Кроме того, наличие в царской России монополистического капитализма, или, что то же самое - капиталистического империализма, у В.И. Ленина статистически не доказано. Это тоже бесспорный факт. Оно и не могло быть доказано, ибо доказывать его было попросту нечем. Для России периода самодержавия никакого цифрового материала по высшей стадии капитализма было не найти, потому как нельзя было найти самой этой стадии: ее здесь не существовало. Да и вся логика истории исключает гармоническую связь «самодержавие - высший капитализм». Если высший капитализм складывается на почве феодального абсолютизма, значит, самодержавие отнюдь не помеха ни становлению и упрочению, ни стадиальной эволюции капитализма, а раз так - то буржуазная революция теряет всякий смысл.

Возможно возражение со ссылкой на известное ленинское заключение: «Следовательно, слияние банкового и промышленного капитала, в связи с образованием капиталистических монополий, сделало и в России громадные шаги вперед» . Но на чем основано такое заключение, из каких посылок оно выведено? В подтверждение приведены данные немца Е. Агада о том, что крупнейшие петербургские банки направляют свыше 40% капитала на обслуживание синдикатов. Цитируем: «Всю «мощь» петербургских крупнейших банков автор определяет в 8235 миллионов рублей, почти 8,2 миллиардов, причем «участие», а вернее господство, заграничных банков он распределяет так: французские банки - 55%; английские - 10%; немецкие - 35%. Из этой суммы, 8235 миллионов, функционирующего капитала - 3687 миллионов, т.е. свыше 40%, приходится, по расчету автора, на синдикаты: Продуголь, Продамет, синдикаты в нефтяной, металлургической и цементной промышленности» ⁵⁹.

О каком банковском капитале здесь речь? Что с чем демонстрирует слияние «и в России»? В слиянии участвуют российский банковский капитал и российский промышленный? Ничего подобного. Вся сумма целиком, 8235 млн. руб., а она именно и фигурирует, на 100% принадлежит иностранному капиталу - французскому, немецкому и английскому. Стало быть, речь идет об иностранном капитале, которым оперируют крупнейшие петербургские банки, и свыше 40% этого иностранного капитала используется ими на финансирование синдикатов.

Отчего же иностранный капитал предпочитал синдикаты, за какие достоинства и совершенства? Посмотрим, что такое синдикаты в царской России и какой капитал они концентрировали - промышленный или не промышленный. Они концентрировали торговый капитал. Российские синдикаты типа «Продамет» были торговыми, сбытовыми, а не производственными; они монополизировали сбыт в интересах иностранного капитала, который контролировал их и потому именно финансировал. Верно, такие синдикаты доказывали наличие капиталистического империализма, но только не российского, а иностранного на территории России - французского, английского и немецкого. Посредством торговых синдикатов российский промышленный капитал подвергался не слиянию, а подчинению финансовому капиталу основных империалистических стран мира, причем по толлинговой (давальческой) схеме. Оттого-то Франция, Англия и Германия и вертели царской империей, как хотели, швыряя ее из огня да в полымя своих межимпериалистических противоречий.

В советской литературе по истории отечественного хозяйства мнения относительно участи синдикатской формы разделились. В частности, П.И. Лященко полагал, что «монопольные объединения в промышленности России дальше синдикатов не пошли». Ему возразил И.В. Маевский, давая два довода. Первый - синдикатская форма была единственной, потому что «высших форм монополистических объединений (трестов и концернов) в России официально не существовало, поскольку их организация запрещалась в законодательном порядке» . Второй - со ссылкой все на тот же «Продамет».

Цитируем: «Наоборот, еще до войны, а во время войны в особенности наметилась довольно сильная тенденция перерастания синдикатов в тресты и концерны. Свидетельством тому являются синдикаты «Продамет» и «Кровля», занимавшиеся фактически не только продажей металла, но и квотированием его производства, т.е. контролем производственной деятельности объединяемых ими предприятий.

Таким образом, под официальной вывеской акционерных обществ скрывались часто не только синдикаты, но и тресты и концерны вроде отмеченных выше или вроде таких, как общество Коломенских, общество Сормовских, общество Русско-артиллерийских, Белорецких и других заводов, объединявшихся под общим управлением тех групп финансовой олигархии, которым принадлежали не только данные предприятия, но и финансирующие их деятельность банки» ⁶².

Позиция И.В. Маевского являет собой пример «фальсификации наоборот». Помимо синдикатов он обнаружил и тресты, и концерны, оказавшись зорче В.И. Ленина и других дореволюционных исследователей, которые не сумели разглядеть, скажем, в Путиловском заводе, державшем монополию в производстве артиллерии, ни треста, ни концерна (несмотря на предвоенное слияние с Невским судостроительным заводом). Словесно структура концерна не доказывается, ее необходимо исследовать и доказывать документально, по первичным документам и отчетной статистике всех структурных звеньев и единиц. Между тем подобного исследования И.В. Маевский не представил.

Недоразумением является широко распространенное в советской литературе утверждение, будто по концентрации промышленного производства царская Россия занимала первое место в мире.

Цитируем: «Достигнув высокой ступени к концу XIX и началу XX столетия, концентрация промышленности в России, несмотря на относительно низкий технический уровень производства, особенно усилилась в предвоенный период, когда по уровню концентрации промышленного производства Россия заняла первое место в мире, обогнав США, Германию, Англию и Францию. Так, например, если в Соединенных Штатах Америки на крупнейших предприятиях, с числом рабочих свыше 500 человек, работало в 1914 г. 32,5% всех рабочих, то в России в 1913 г. - 54%. В среднем на одно крупнейшее предприятие в России приходилось 1400 рабочих, в то время как в США - 1110, а в Германии - 900» ⁶³.

Такая же оценка у авторитетного С.Г. Струмилина: «Но и абсолютные итоги крупной промышленности весьма показательны. Общий итог рабочих во всех заведениях обрабатывающей промышленности с цензом более 20 лиц составлял для Германии в 1907 г. около 4,5 млн. рабочих (и служащих), для Соединенных Штатов в 1909 г. - 5662 тыс. и в 1914 г. - 6112 тыс. рабочих. В России соответствующие итоги давали гораздо меньше: в 1902 г. всего около 2 млн. и в 1914 г. около 2,8 млн. рабочих, не включая сюда горнорабочих (около 500 тыс.) и фабрично-заводских служащих (более 200 тыс.).

Зато на крупных предприятиях с числом рабочих выше тысячи в Германии было в 1907 г. едва 655 тыс. фабрично-заводских рабочих, в Соединенных Штатах в 1914 г. 1,255 тыс., тогда как в России уже в 1902 г. их было более 980 тыс., а к 1914 г. во всяком случае не менее 1,3 млн. (со включением казенных и металлургических, но без горных заводов), т.е. больше, чем даже в Америке. При этом в среднем на таких крупнейших заводах в Германии в 1907 г. работало 1980 рабочих, в Соединенных Штатах в 1914 г. - 1940 рабочих, а в России уже в 1902 г. - 2490 рабочих» ⁶⁴.

На первый взгляд, с цифрами не поспорить - самые крупные заводы царской империи оказались крупнее, чем крупнейшие заводы США, многолюднее, чем заводы США. Что здесь не так? Почему, несмотря на цифры, мы говорим о недоразумении? Приведем несколько аргументов.

Во-первых, закон концентрации и централизации относится к промышленному капиталу, а не рабочей силе. В данном же случае имеет место подмена концентрации промышленного капитала концентрацией рабочих рук, причем без малейшей попытки проанализировать, в чем причина многолюдности дореволюционных российских заводов. Между тем причины ясны. Российские заводы пребывали еще в эпохе пара, работали преимущественно с паровыми машинами, тогда как американские вступили в эпоху электричества. Далее, заводы царской России не знали подетальной специализации, сохраняли мануфактурную организацию производства, действуя по принципу натурального хозяйства и втискивая всю технологическую цепочку под одну крышу.

Во-вторых, именно недостаток промышленного капитала и крайне низкое его техническое строение обусловливали концентрацию чрезмерного количества рабочих рук. По нашим расчетам, коэффициент машинозамещения труда в царской промышленности был минимум в 12 раз ниже, чем в американской. Не машины заменяли российских рабочих, а, наоборот, российские рабочие заменяли собой машины, точнее - отсутствие электрических машин. Бесполезно выдавать нужду за благодетель и незачем идти на подлог, подменяя концентрацию промышленного капитала концентрацией физического труда.

В-третьих, используются несопоставимые показатели. Крупнейшие американские заводы и предприятия были уже специализированными и входили в крупнейшие индустриальные концерны. Российские же дореволюционные заводы не были звеньями концернов, а составляли замкнутый цикл мануфактурного типа. Поэтому сравнение заведомо некорректно: предприятия полного цикла оно сопоставляет с единичным звеном концерна вместо профильного концерна в целом. Если выполнить сравнение по верной методологии, то концентрация численности рабочей силы в американском концерне окажется, разумеется, не ниже, а выше показателя крупнейших царских заводов.

Таким образом, первое место в мире царской России по концентрации рабочей силы доказывает негодность методологии статистического сравнения, а также пренебрежение законом концентрации и централизации капитала.

Несомненно, приложение ленинского тезиса об «образовании капиталистических монополий» к Российской империи означало гиперболическое масштабирование. Оно искусственно «подтягивало» отсталую Россию к монополистическому капитализму, переставляя тем самым и ее на порог «социалистической революции» заодно с передовыми капиталистическими державами.

На самом деле, конечно, царская Россия отстояла чрезвычайно далеко от передовой на тот момент монополистической стадии капиталистического развития. С одной стороны, зажатая в тиски самодержавия, с другой - во всем зависимая от иностранного капитала, с третьей - неспособная ни допустить, ни отвергнуть капиталистическое решение земельного вопроса, смертельное для ее целостности, страна застряла на водоразделе между феодализмом и капитализмом, нуждаясь в революционном буржуазно-демократическом перевороте, на который, однако, компрадорская буржуазия была неспособна. Российский капитализм мучительно, на корточках выползал тогда на фабрично-заводскую стадию, едва складывавшуюся и стоявшую немногим выше мануфактурной. Никаких элементов и начал более высокой капиталистической стадии Россия в дореволюционных, самодержавных условиях сформировать не могла.

Разбираемый ленинский тезис не проходит проверки и хрестоматийно известными пятью признаками империализма, самим же В.И. Лениным и сформулированными. Приведем их: «1) концентрация производства и капитала, дошедшая до такой высокой ступени развития, что она создала монополии, играющие решающую роль в хозяйственной жизни; 2) слияние банкового капитала с промышленным и создание, на базе этого «финансового капитала», финансовой олигархии; 3) вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров, приобретает особо важное значение; 4) образуются международные монополистические союзы капиталистов, делящие мир, и 5) закончен территориальный раздел земли крупнейшими капиталистическими державами. Империализм есть капитализм на той стадии развития, когда сложилось господство монополий и финансового капитала, приобрел выдающееся значение вывоз капитала, начался раздел мира международными трестами и закончился раздел всей территории земли крупнейшими капиталистическими странами» ⁶⁵.

Зададим вопрос по первому признаку: какие монополии с высокой концентрацией производства и капитала играли решающую роль в хозяйственной жизни России? Не российские, типа «Зингер».

По второму: какая финансовая олигархия воцарилась и командовала в России? Сугубо иностранная, англо-французская и немецкая.

По третьему: какой капитал и куда вывозила Россия? Она не вывозила в передовые капиталистические страны, а ввозила их финансовый капитал; свой капитал она вывозила преимущественно в феодальные еще страны, в основном среднеазиатские и типа Персии.

По четвертому: в каких международных монополистических союзах участвовала Россия? Ни в каких.

Пятый признак — «закончен» раздел - целесообразно опустить, ибо территориальный раздел мира продолжается и теперь, более чем сто лет спустя.

Подытожим: царская Россия не обладала ни одним из пяти основных признаков империализма. Она представляла собой все еще феодальную империалистическую державу, а не капиталистическую. Она знала только чужой капиталистический империализм, который хозяйничал в ней как у себя дома.

Вот почему все те революционные выводы, которые В.И. Ленин делал из своего учения об империализме, извлекались им из опыта наиболее передовых стран, поднявшихся на монополистическую стадию развития капитализма. К стадиально отсталой Российской империи те выводы были неприложимы.

Стало быть, ленинское учение об империализме описывало совсем другие условия и причины, а не те, которые вели к социальной революции Россию. Отнюдь не зарубежный империализм толкал российский пролетариат и ленинскую партию к революции; российского же империализма, основанного на капиталистическом способе производства, не было и в помине. Насколько известно, вовсе не за свой империалистический капитал царская Россия бросила миллионы рабочих и крестьян в бойню Первой мировой войны, а за чужой и по приказу чужого, англо-французского, не поделившего колонии с германским.

Не капиталистический империализм, а недоразвитость российского капитализма, обусловленная жесткими феодально-помещичьими ограничениями, делала неминуемой буржуазно-демократическую революцию. Кому неизвестно, что российская буржуазия, будучи критически зависимой от иностранного капитала и в сущности компрадорской, политически слабой, недалекой и несамостоятельной, даже не помышляла о подъеме до революционной, даже не думала революционизироваться. Она выказала полную неготовность самостоятельно выстраивать и настраивать буржуазное государство, самостоятельно вести буржуазно-государственное строительство. В самодержавии она видела, и напрасно, свою защиту и от рабочего движения, и от зарубежного капитала. Революционность она променяла на дарованную конституционность. Отсюда ее колебания и соглашательство с царизмом, ее нерешительность и половинчатость. В.И. Ленин верно подметил: «До общеполитических вопросов капиталисты не поднимаются» ⁶⁶. Даже после февральской революции 1917 г. не нашлось ни одной буржуазной партии, которая осмелилась бы взять на себя всю полноту ответственности за исторические судьбы России.

Класс буржуазии по всем направлениям демонстрировал неспособность разрешить революционную ситуацию, порожденную самодержавием и накаленную добела. Он не решался даже начать буржуазно-демократическую революцию, не говоря уже о том, чтобы довести ее до конца. В февральской революции 1917 г. буржуазию поставили перед свершившимся фактом рабочие и солдатские массы. Создав временное правительство, буржуазия обязала его проводить не собственную, а охранительную внутреннюю и внешнюю политику, в сущности ту же самую, какую вело самодержавие. Это была политика обмана революционных ожиданий пролетариата и трудового крестьянства.

Оценивая обстановку и расстановку классовых сил, настроение рабочего класса и его политического авангарда в 1917 г., В.И. Ленин незамедлительно, сразу по возвращении перевел в практическую плоскость вопрос о перерастании буржуазно-демократической революции в пролетарскую, считая такое перерастание и необходимым, и осуществимым. Своими знаменитыми «Апрельскими тезисами» он начертал крутой поворот к революции нового типа, замахиваясь на революцию формационную, но с учетом объективно неминуемых стадий, допуская остановку революционных преобразований на любой из них.

Буржуазное будущее для России было исключено объективно. Ленинский замысел, при всей его дерзновенности, вовсе не был авантюрным или бредовым, как возглашал в те дни печатный орган, учрежденный Г.В. Плехановым.

3.4. На чьей стороне диалектика Октября -
В.И. Ленина или Г.В. Плеханова?

Революционную позицию, занятую В.И. Лениным, очень жесткой и прямолинейной критике подверг «отец русской социал-демократии» Г.В. Плеханов, который полагал, что социалистическая революция в принципе невозможна в капиталистически слаборазвитой стране, какой являлась Россия, что считать иначе может только тот, кто совершенно порвал с марксизмом. После 1917 г. тот же самый аргумент стал типичным и обыденным, хотя, в сущности, он вытекал из догматизма, из схематичной и шаблонной оценки складывающегося положения, из статичного понимания закона соответствия между уровнем развития производительных сил и характером производственных отношений. Его выставляли, к примеру, Н. Суханов в своих «Записках о революции», В.Г. Короленко в шести письмах к А.В. Луначарскому.

Чрезмерно отсталый и слаборазвитый экономический базис исключает передовую политическую надстройку - такова суть аргумента, противопоставленного Г.В. Плехановым. Между тем именно недоразвитость капитализма породила компрадорскую и политически недоразвитую буржуазию, которая не доросла до того, чтобы самостоятельно строить буржуазное государство, и не видела, в какой форме следует строить его, чтобы сохранить целостность страны. Для В.И. Ленина, напротив, проблемы новой государственности не было, ибо он прозорливо различил основную ее форму в Советах, создаваемых фабрично-заводскими рабочими. По его представлениям, пролетарская революция должна была установить советскую власть, основать Советскую республику, провести национализацию командных высот экономики, решить вековечный земельный вопрос в интересах трудового крестьянства, прогнать капиталистов и помещиков, положить начало переходу к социализму.

В.И. Ленин выстраивал теорию революции, исходя из динамического взаимодействия базиса и надстройки, а Г.В. Плеханов возражал с позиции статического, впадая в экономизм, допуская недопустимое - буржуазную Россию, и не признавая воздействия политической надстройки на экономический базис. По сути, он обнаружил неглубокое владение диалектикой способа производства, в соответствии с которой производственные отношения не только едины, но и противоречивы. Последние содержат как прогрессивные, так и регрессивные начала; как новые и передовые, так старые и отсталые. И если передовая политическая надстройка сознательно базируется на передовых началах производственных отношений, то она целенаправленно воздействует на экономический базис, с тем чтобы скорее преобразовать его из отсталого в передовой.

При этом, однако, поистине критическое значение приобретает субъективный фактор. В таком случае категорически требуется, чтобы научно передовым было также революционное сознание рабочего класса и его политического авангарда, которое должно точно отграничивать прогрессивные начала в производственных отношениях от регрессивных, чтобы вести свою линию в соответствии именно с прогрессивными. Как раз для данного, наиболее сложного, исторически опережающего варианта социальной революции абсолютно непреложен ленинский принцип: «Роль передового борца может выполнить только партия, руководимая передовой теорией» ⁶¹.

Февральская революция 1917 г. была революцией догоняющего типа, революцией запоздалой, революцией бездействия параличной компрадорской буржуазии, не готовой бороться за прогресс России, за то, чтобы поставить Россию вровень с державами высшего капитализма или хотя бы уберечь от распада, неминуемого на основе частнособственнического капитализма, что показала итоговая участь всех старых империй - от Австро-Венгерской до Британской. Октябрьская революция в отличие от февральской стала первой в истории человечества революцией опережающего типа, поскольку советская политическая надстройка на целую эпоху опережала многоукладный экономический базис с преобладанием мелкотоварного хозяйства.

Г.В. Плеханов не так глубоко, как В.И. Ленин, разобрался в хитросплетениях и опорных узлах диалектики 1917 г., вследствие чего не допускал мысли о возможности опережающей антибуржуазной революции в России. Что же касается В.И. Ленина, то он не только вовремя распознал такую возможность, но и сделал все, чтобы пролетариат не упустил ее.

Политических предпосылок для перерастания буржуазно-демократической революции в антибуржуазную было достаточно: революционная ситуация, Советы, политический авангард рабочего класса и союзник пролетариата в крестьянской массе. Так что перерастание одной в другую мыслилось не на пустом месте, а на основе Советов и через Советы.

Вопрос вопросов заключался в экономических предпосылках, из-за чего Г.В. Плеханов и обрушился на В.И. Ленина с немилосердной критикой. Конечно, готового экономического обоснования социалистического перехода, не говоря уж о социализме, ни у кого, в том числе В.И. Ленина, не было. Г.В. Плеханов прекрасно знал о том. Но В.И. Ленин считал, что пролетарская революция создаст новую социально-экономическую обстановку и тогда опыт трудящихся масс покажет, каким путем можно вернее пойти от национализации к реальному обобществлению производства и распределения материальных благ, - надо только будет внимательнейшим образом изучать этот опыт, учитывать его, чтобы не проглядеть ни малейшего экономического проблеска социализма.

Таким образом, не капиталистический империализм, которого не было, а необходимость и возможность советской власти как органа антибуржуазной диктатуры подталкивала к Октябрьской революции.

Если брать ленинское учение об империализме, то из него вытекало только, что Российская империя стоит гораздо ниже монополистического капитализма и капиталистического империализма. Отсюда следовало, что дореволюционный российский капитализм не утвердил своего базиса ни в городе, ни в деревне; ни в промышленности, ни в сельском хозяйстве. И действительно, российский капитализм не завершил еще первоначального накопления капитала, не обеспечил реального подчинения труда капиталу, не осуществил пролетаризацию большей части крестьянства, не отделил основную массу крестьянства от земли, т.е. не раскрестьянил и не расказачил Россию, не добился превращения земли в земельный капитал, не обезземелил крестьянство.

Естественно, из-за крайне низкого уровня развития капитализма пролетариат Российской империи составлял меньшинство, а не большинство. Поэтому пролетарская революция даже теоретически могла быть революцией только социального меньшинства. А где власть меньшинства, там обязательно диктатура, обязательно подавление большинства общества меньшинством.

В ленинском учении говорится, разумеется, о диктатуре пролетариата. Но на практике вместо диктатуры рабочего класса получилась диктатура хотя и антибуржуазная, но направленная против рабочего класса. Чья это была диктатура? Возможно ли, чтобы Октябрьская революция привела к рождению нового класса? Это поистине ключевой вопрос. Он самым непосредственным образом связан с вопросом о социальной природе СССР. История показала, что социальная революция может быть антибуржуазной, но непролетарской.

Итак, ленинское учение об империализме содержит неточность: империализмом обнаруживаются ростки госкапитализма, а не социализма. Прямой дороги от империализма к социализму не существует, ибо неминуема одна промежуточная ступень - госкапитализм. Не от всякого капитализма возможен переход к социализму, а исключительно от высшего. Социалистический переход осуществим только от госкапитализма, только от исторически последней и самой высшей стадии развития капиталистической формации.

Подобное понимание еще не оформилось в дореволюционных ленинских работах: вырабатывать его В.И. Ленин начнет уже после Октября, когда задвинет в тень империализм и выдвинет на первый план госкапитализм, дав точную формулу переходного периода: к социализму через госкапитализм.

3.5. Формационные ограничения одержали верх

Октябрьская революция с самого начала испытывала на себе разительное несоответствие между новаторской политической надстройкой и архаичным экономическим базисом. Советская власть позволяла придать революции антибуржуазный характер, а отсталая экономика, не перепаханная вдоль и поперек капитализмом всячески препятствовала и, в конце концов, воспрепятствовала этому. Вместо формационной революции был проделан опыт стадиальной.

Историческая практика исчерпывающе доказала формационную ограниченность ленинского учения о пролетарской революции. Проверка теории «социалистической революции без социализма» завершилась в 1980-1990-х гг. возвратом к старому, дореволюционному российскому капитализму, по-прежнему компрадорскому по характеру, критически зависимому от иностранного капитала империалистических стран. Формационные ограничения одержали в итоге верх над новаторской политической надстройкой в виде Советской власти.

Могло ли быть иначе? История, как известно, не терпит домыслов. Дело в том, что субъективный фактор оказался не на высоте беспрецедентных задач Октябрьской революции как антибуржуазной и стадиальной революции опережающего типа. Н. Суханов, описывая встречу В.И. Ленина на Финляндском вокзале в 1917 г. и ленинский призыв к социалистической революции, обнаружил проницательное понимание всей громады предстоящих трудностей: «Недостаточно прокричать здравицу «всемирной социалистической революции»: надо хорошо знать, надо правильно понимать, какое практическое употребление надлежит сделать из этой идеи в нашей революционной политике» .

Что касается В.И. Ленина, то он, памятуя критику Г.В. Плеханова, сформулировал задачу экономического обоснования коммунизма, привлек внимание к диалектике коммунизма и товарного хозяйства, признал отправной точкой социалистического перехода не империализм, а госкапитализм, и до последних дней двигал вперед создание авангардной теории переходного периода в условиях отсталой многоукладной экономики. В.И. Ленин владел передовым способом познания действительности - диалектическим анализом, благодаря чему отчетливо сознавал, с какими беспрецедентными сложностями сопряжена социальная революция, опережающая свое время, и насколько важна передовая теория революционных преобразований многоукладного хозяйства.

«Наследники Ленина», к сожалению, совершенно не владели диалектическим методом познания реальных противоречий - ни поврозь, ни вместе. Будучи не в состоянии вырабатывать передовую теорию, не умея отличать передовое от отсталого в производственных отношениях, они до поры до времени руководствовались общими указаниями, оставленными их учителем по поводу электрификации, индустриализации, кооперации крестьянства, культурной революции, системы государственных монополий - промышленной, транспортной, продовольственной, банковской, ценовой, торговой и т.п. Все остальное в ленинском наследии, включая буквально выстраданную формулу переходного периода - к социализму через госкапитализм, было уже в 1925 г. растоптано сталинской фракцией, отброшено, предано забвению, а тема госкапитализма и госкапиталистических начал - табуирована.

Литература

¹             См., например: Дискуссия об азиатском способе производства: по докладу М.С. Тодеса. Изд. 2-е. - М.: ЛИБРОКОМ. 2009.

²             Чрезвычайный VIII Всесоюзный с’езд Советов. Стенографический отчет. 25 ноября - 5 декабря 1936 г. - М.: Издание ЦИК Союза ССР. 1936. Бюллетень № 1. С. 16.

³             Trotsky L. The Revolution Betrayed: What Is the Soviet Union And Where Is It Going? - New York: Pathfinder Press. 1972. P. 48.

⁴             Там же. P. 109.

⁵             James C.L.R. State Capitalism And World Revolution / Written in Collaboration with Raya Dunayevskaya & Grace Lee. With a New Introduction by Paul Buhle - Chicago, El.: Charles H. Kerr Publishing Company. 1986.

⁶             Там же. P. 27.

⁷             Trotsky L. The Revolution Betrayed: What Is the Soviet Union And Where Is It Going? - New York: Pathfinder Press. 1972. P. 252.

⁸             Там же. P. 49.

⁹             Там же. P. 116.

¹⁰           Клифф T. Государственный капитализм в России - Л.: 1991.

¹¹           Mandel Е. Late Capitalism - London: NLB. 1975.

¹²           Trotsky L. The Revolution Betrayed: What Is the Soviet Union And Where Is It Going? - New York: Pathfinder Press. 1972. P. 65.

¹³           James C.L.R. State Capitalism And World Revolution / Written in Collaboration with Raya Dunayevskaya & Grace Lee. With a New Introduction by Paul Buhle - Chicago, 111.: Charles H. Kerr Publishing Company. 1986. P. 30.

¹⁴           Там же. P. 53.

¹⁵           Trotsky L. The Revolution Betrayed: What Is the Soviet Union And Where Is It Going? - New York: Pathfinder Press. 1972. P. 60-61.

¹⁶           Чрезвычайный VIII Всесоюзный съезд Советов. Стенографический отчет. 25 ноября – 5 декабря 1936 г. -М.: Издание ЦИК Союза ССР. 1936. Бюллетень № 1. С. 7.

¹⁷           КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК. Т. 6. 1933- 1937 гг. - М.: Политиздат. 1985. С. 197.

¹⁸           Чрезвычайный VIII Всесоюзный съезд Советов. Стенографический отчет. 25 ноября – 5 декабря 1936 г. - М.: Издание ЦИК Союза ССР. 1936. Бюллетень № 1. С. 8.

¹⁹           Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 309.

²⁰           Чрезвычайный VIII Всесоюзный съезд Советов. Стенографический отчет. 25 ноября – 5 декабря 1936 г. - М.: Издание ЦИК Союза ССР. 1936. Бюллетень № 1. С. 9.

²¹           Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 296.

²²           Чрезвычайный VIII Всесоюзный съезд Советов. Стенографический отчет. 25 ноября – 5 декабря 1936 г. - М.: Издание ЦИК Союза ССР. 1936. Бюллетень № 1. С. 9.

²³           Там же.

²⁴           Там же. С. 10.

²⁵           Там же.

²⁶           Там же. С. 21.

²⁷           Trotsky L. The Revolution Betrayed: What Is the Soviet Union And Where Is It Going? - New York: Pathfinder Press. 1972. P. 61.

²⁸           Чрезвычайный VIII Всесоюзный съезд Советов. Стенографический отчет. 25 ноября – 5 декабря 1936 г. - М.: Издание ЦИК Союза ССР. 1936. Бюллетень № 1. С. 30.

²⁹           Жуков Ю.Н. Иной Сталин. - М.: Вагриус. 2005. С. 221.

³⁰           Чрезвычайный VIII Всесоюзный съезд Советов. Стенографический отчет. 25 ноября – 5 декабря 1936 г. - М.: Издание ЦИК Союза ССР. 1936. Бюллетень № 1. С. 10.

³¹           Сталин И.В. Вопросы ленинизма. Изд. 11-е. - М.: Госполитиздат. 1953. С. 537.

³²           Там же.

³³           Там же.

³⁴           Там же. С. 535.

³⁵           Там же. С. 539-541.

³⁶           Там же. С. 217. [О правой опасности в ВКП(б). Речь на пленуме МК и МКК ВКП(б) 19 октября 1928 г.]

³⁷           Подробнее см.: Маевский В. Воспроизводство основного капитала и экономическая теория // Вопросы экономики. 2010. № 3.

³⁸           Сталин И.В. Вопросы ленинизма. Изд. 11-е. - М.: Госполитиздат. 1953. С. 532. (Речь на первом Всесоюзном совещании стахановцев, 17 ноября 1935 г.)

³⁹           Там же.

⁴⁰           Зиновьев Г. Ленинизм. - Л.: Госиздат. 1926. С. 339.

⁴¹           Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 27. С. VIII.

⁴²           Коваленко В.И. Критика новейших буржуазных концепций государственно-монополистического капитализма - М.: Изд-во МГУ. 1987. С. 6-7.

⁴³           Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 27. С. 308.

⁴⁴           КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК. Т. 3. 1922- 1925 гг. - М.: Политиздат. 1984. С. 353.

⁴⁵           Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 33. С. 42.

⁴⁶           Там же. С. 43.

⁴⁷           Trotsky L. The Revolution Betrayed. What Is the Soviet Union And Where Is It Going? - New York: Pathfinder Press. 1972. P. 245-246.

⁴⁸           Статистическiй ежегодник Россiи. 1916 г. (Годъ тринадцатый). Выпускъ 1-ый. - Петроград. 1916. С. 70.

⁴⁹           Ленинский сборник XL. - М.: Политиздат. 1985. С. 386.

⁵⁰           Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 27. С. 378.

⁵¹           Там же. С. 301.

⁵²           Там же. С. 529.

⁵³           Там же. Т. 28. С. 713.

⁵⁴           Леонтьев А. О ленинских «Тетрадях по империализму» - М.-Л.: Изд-во АН СССР. 1941. С. 120.

⁵⁵           Тетюшев В.И. Социалистическое преобразование экономики СССР и буржуазные «критики» - М.: Политиздат. 1978. С. 29.

⁵⁶           Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 296.

⁵⁷           Там же. С. 295.

⁵⁸           Там же. Т. 27. С. 350.

⁵⁹           Там же.

⁶⁰           Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. Т. II. Капитализм. - М.: ОГИЗ. С. 293.

⁶¹     Маевский И.В. Экономика русской промышленности в условиях Первой мировой войны. -М.: Госполитиздат. 1957. С. 253.

⁶²           Там же. С. 254.

⁶³           Там же. С. 248.

⁶⁴           Струмилин С.Г. Очерки экономической истории России и СССР. - М.: Наука. 1966. С. 473.

⁶⁵           Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 27. С. 386-387.

⁶⁶           Там же. Т. 21. С. 294.

⁶⁷           Там же. Т. 6. С. 25.

⁶⁸           Суханов Н. Записки о революции. Книга третья. - Берлин-Петербург-Москва: Изд-во З.И. Гржебина. 1922. С. 16.