В те самые дни, когда Ученый совет Казанского федерального университета принимал своё решение, президент Путин подписал распоряжение о праздновании столетнего юбилея революции 1917 года. Из этого распоряжения, однако, совершенно непонятно, что именно собираются праздновать: свержение царизма или установление советской власти?

Происходящие параллельно события очень хорошо демонстрируют шизофреническое отношение российских официальных кругов к революционному прошлому. С одной стороны, даже само слово "революция" применительно к современности воспринимается исключительно в негативном смысле. С другой стороны, господствующий идеологический дискурс требует гордиться отечественной историей, причем в равной степени всеми её этапами и аспектами. Поскольку Россия - великая страна, у нас всё и всегда было великолепно. Замечательные цари и прекрасные революционеры, Красная армия и белые генералы, Сталин и жертвы репрессий, советские лидеры и диссиденты, все должны занять своё место в обобщенно-оптимистической картине истории.

Казалось бы, само по себе стремление всё и всех включить в единое повествование можно только приветствовать. Однако подобное объединение отнюдь не свидетельствует о готовности правящих кругов понять и диалектически осмыслить противоречия исторического процесса, его драматизм и оценить трагический выбор, который раз за разом вынуждены были делать не только политические вожди, но и само общество. Отнюдь нет.

За стремлением всё признать и всех похвалить скрывается панический страх перед конфликтами и нежелание признать объективные противоречия, как в прошлом, так и в настоящем.

Консерватизм, боязнь перемен и нежелание делать выбор определяют сущность всех управленческих решений в современной России. Они же определяют и отношение к истории.

Владимир Путин достаточно откровенно выразил отношение действующей власти к событиям столетней давности, когда в обращении к Федеральному собранию заявил: "уроки истории нужны нам, прежде всего, для примирения, укрепления общественного, политического, гражданского согласия". Да, революция признана "Великой", причем это определение относится ко всему процессу, происходившему в 1917-1921 годах, не предполагая различия между свержением царизма в Феврале и установлением власти Советов в Октябре. Но правящие круги постоянно говорят о "величии" и "великом", никогда не объясняя, какой именно смысл они вкладывают в эти слова, поскольку в действительности слова должны лишь скрыть отсутствие мысли и содержания. Красивая картинка, которую власть пытается представит обществу, оказывается неискренна и лжива во всех своих аспектах - и тогда, когда официальная идеология осуждает советскую власть и тогда, когда прославляет её и оправдывает.

Понятно стремление прислониться к историческому прошлому, присвоив его достижения, поскольку со своими дела обстоят неважно. В этом плане ключевой идеологической датой остается 9 мая, день победы над нацистской Германией, но и здесь картина получается крайне двусмысленная. Власть не жалеет денег на многочисленные и дорогие кинопроекты, прославляющие ту победу, но фильмы получаются не просто плохими, а откровенно антиисторическими. Из них даже невозможно толком понять, кто с кем и за что воевал - ведь нельзя прямо говорить ни про советский строй, ни про коммунистическую идеологию как решающие факторы победы.

Разумеется, признание исторической правды далеко не означает её оправдания. И говоря о том, что именно советская экономическая система обеспечила беспрецедентную мобилизацию общественных сил и экономических ресурсов, предопределивших победу в войне, мы не должны забывать о совершенных ошибках и преступлениях. Но проблема сегодняшней власти не в том, что она боится говорить правду о прошлом, а в том, что она вообще органически неспособна сказать что-либо осмысленное и вменяемое.

Стремление к консервативному благолепию, панический страх перед любыми противоречиями и конфликтами, отсутствие внятной цели в будущем и нежелание принять даже саму мысль, что впереди возможно какое-то будущее, отличающееся от настоящего, автоматически делает невозможным содержательный разговор о прошлом.

Именно поэтому, кстати, и рассуждения о необходимости "извлечь уроки" из истории бесполезны. Чему-то научиться на материале прошедших событий может лишь тот, у кого есть какие-то планы, цели, стратегические перспективы. Тот, кто хочет активно действовать, меняя мир. Но идеальное будущее для российской элиты есть лишь бесконечно продолжаемое настоящее. А потому отношение к уже состоявшейся истории определяется и отношением к истории текущей: ничего не менять, без крайней необходимости ничего не делать, принимать решения и совершать поступки только под давлением обстоятельств, благоприятных или не очень.

Такое отношение к будущему не уникально. В сущности, правящие круги современного мира, за редкими исключениями, повсеместно рассуждают так же, как и их российские братья по классу. Принципиальная разница состоит, однако, в том, что буржуазные элиты в ведущих западных и даже в постколониальных странах уже имеют в своём идеологическом арсенале сложившийся и устоявшийся за прошлые десятилетия исторический дискурс.

Современная французская буржуазия ни эмоционально, ни политически не имеет ничего общего ни с якобинцами, ни даже с жирондистами, ей глубоко чужды настроения и взгляды революционеров XVIII века, да и левые интеллектуалы, рассуждающие о жизни и политике в фешенебельных кофейнях, совсем не похожи на борцов, отправлявших на гильотину своих противников и отправлявшихся туда же следом за ними по ходу развития революционной драмы.

Но для Франции революция - это уже не просто завершенный этап истории, а событие, заложившее основу современного политического и общественного порядка, сформировавшее республиканские принципы, по которым страна живет до сих пор. А потому заведомо позитивное, несмотря на все эксцессы и крайности.

Современный российский капитализм вырос не из революции, а из реставрации. Его системный принцип - это проедание, разбазаривание и разворовывание экономического потенциала, созданного за годы советской власти, включая открытые в ту эпоху нефтяные и газовые месторождения, отстроенную тогда инфраструктуру и обученные в те времена технические и научные кадры. Сами новые буржуа, олигархи и чиновники - отнюдь не потомки дореволюционных дворян и капиталистов, а напротив, выходцы из советской бюрократии либо её наследники. Они не только обязаны ей своими материальными возможностями, но и продолжают использовать значительную часть институционального багажа, оставшегося от прежней системы. Только используют его для совершенно иных целей, превращая любой ресурс в источник накопления капитала.

Как тут не вспомнить Францию времен Луи-Филиппа, когда монархия размахивала республиканским трехцветным флагом, оппозиция и правительственное большинство разыгрывали общую комедию в декоративном парламенте, а выскочки-буржуа торопились вкладывать деньги в приобретение аристократических титулов. Так и у нас: депутаты-коммунисты целуют кресты в храмах, музыка советского гимна играется при подъеме царского триколора, а торжественное празднование годовщины революции проходит под рассуждения о том, что любые перемены - зло.

Режим реставрации отрицает принципиальную суть революции, но не может физически обойтись без её наследия.

Именно это предопределяет и противоречивость отношения к событиям прошлого. Они должны быть отвергнуты содержательно, на смысловом и идеологическом уровне. Но в рамках всеобщего примирения можно законно претендовать на материальное наследство, созданное революционерами.

Революция - это не просто факт радикального общественного преобразования, но и своего рода квинтэссенция истории как таковой. Событие, в котором наиболее интенсивно, полно и масштабно выражаются как общественные противоречия, так и потенциал общественных сил, эти противоречия разрешающих. Это событие, невозможное без массового действия и затрагивающее все стороны жизни миллионов людей, включая тех, кто с радостью уклонился бы от участия в исторических процессах. Это не просто перемены, а перемены неудержимые, содержательные, глубинные.

Неприятие этой сути революции и страх перед историей объединяют все идеологические группировки современной российской элиты. Не только правящие круги, но и их либеральные оппоненты глубоко враждебны самой идее социально-экономических перемен, воспринимая сложившуюся хозяйственную и общественную систему как нечто идеальное и неизменное. Принципиальная разница состоит лишь в том, что первые видят будущее как бесконечно продолжающееся правление Владимира Путина (ну, хотя бы на ближайшие 200-300 лет), а другие надеются, что Путин столько не процарствует и мечтают занять его место.

Что касается патриотической общественности, постоянно поносящей либералов, то, пожалуй, именно эта часть общества наиболее резко и открыто осуждает саму идею революции. Ведь речь идет о неуважении к иерархии, неподчинении властям и хуже того, о переустройстве государства.

Поскольку же государство, с их точки зрения, представляет собой некую неизменную вечную и сакральную сущность, то даже мысль о его реформировании кажется им святотатственной, что же говорить о революции! Правда, после того, как преобразование состоялось, любая власть, пусть даже вышедшая из революционных потрясений, снова в их глазах сакрализуется и требует беспрекословной лояльности. Но сам революционный процесс всё равно остается за пределами их понимания, воспринимаясь как некое чудовищное наваждение, которое рано или поздно заканчивается.

Наконец, левые, как им и положено, дружно хвалят революцию, носят цветы к памятникам её героев и выкладывают в интернете картинки, на которых они позируют в образах большевиков, анархистов или красноармейцев. Эта милая инфантильная игра не имеет никакого отношения ни к истории, ни к политике. Она лишь отражает практическую бесполезность большей части имеющегося у нас левого движения, предпочитающего умиляться прошлому, а не бороться за будущее.

Ольга Филина в журнале "Огонек" совершенно справедливо заметила:

"Единственно, в чем солидарны представители всего спектра российской политики, что революция вещь страшная и, как следствие, саму память о ней нужно максимально обезвредить: не касаться острых тем, не сводить счеты, а постараться примирить всех со всеми".

Беда в том, что примирения не будет. И отнюдь не потому, что люди слишком заняты прошлым, и даже не потому, что социальные интересы различных групп общества заведомо противоречивы, что толкают их на неминуемую борьбу друг с другом. История русской революции далеко не закончена, так же как не завершена её миссия превращения России в общество, экономическое развитие которого ускоряется за счет обновления социальных отношений. Революция обеспечила радикальную модернизацию нашей страны, одновременно породив новые противоречия, о которые, в конечном счете, разбился и проект "строительства социализма".

Но наступившая в 1991 году реставрация не только вернула в Россию буржуазные экономические отношения, но и системно отбросила нас в прошлое. Несмотря на имперские амбиции наших олигархов, несмотря на патриотическую риторику официальной пропаганды и на "европейские" претензии отечественных либералов, современная Россия, как и в царские времена, оказалась на периферии капиталистической миросистемы. Реставрация структурно и содержательно вернула нас назад к вопросам и проблемам, которые казались уже давно решенными. Она воспроизвела системные противоречия, которые могут быть разрешены лишь радикальными политическими и экономическими преобразованиями. Она подчинила нашу экономическую жизнь логике неолиберализма, объективно терпящей крах по всему миру.

А потому и русская революция остается незаконченной до тех пор, пока в России сохраняется режим реставрации.